Народ и простонарод

    Дочитав «Капитанскую дочку», один вдумчивый читатель сказал себе:
    — Не докатились бы до Пугачёвщины, будь среди начальства поменьше мерзавцев. Надо их искоренять, не доводя дело до таких потрясений.
    И чуть не до утра размышлял, как именно таких мерзавцев искоренить, — но материя столь неподъёмная, что только уснуть не даёт, а всё равно ничего дельного не придумаешь. Когда всё-таки провалился в сон — увидел Навну. Она подсказала:
    — Мерзавцы среди начальства переведутся, лишь когда их и в народе не будет. Сам народ должен стать лучше, для чего надо исправлять его идеал — вот достойное дело для таких людей, как ты.

    И показала ему Русомира. Спящий его узнал — когда-то стремился именно к такому идеалу и даже весьма к нему приблизился. Но теперь оценивает его критически:
    — Он учит каждого хорошо вести себя в частной жизни, а в делах государства и общества участвовать разве что по приказу. Это же неправильно.
     — Русомир и сам знает, что неправильно.
    Спящий задумчиво озирает Русомира, пытаясь разрешить противоречие между его словами и истинными чувствами. Навна разъясняет:
    — Русомир — идеал всенародный по сути своей, но сейчас в силу обстоятельств оказавшийся простонародным — от чего очень страдает. Он запрещает тебе вылезать за рамки частной жизни потому, что вне её не ориентируется, а значит, не может указать тебе, как там действовать с пользой. Боится, что ты или наломаешь дров, или шею себе свернёшь, а скорее — то и другое сразу. Он отказывается быть твоим поводырём в том тёмном для него мире — вдумайся, что это значит. Сам отказывается — за неумением, но будет рад, если ты сможешь там действовать без оглядки на него.
    — Но если он наш идеал, то как может радоваться, когда с ним перестают считаться?
    — А сравни его вон с тем истуканом — поймёшь.

    Спящий подошёл к истукану, осмотрел с разных сторон, послушал его речи и озадачился:
    — Издалека глянуть — будто второй Русомир, а вблизи — воистину идол, глазищи бессмысленные и самодовольные. И вроде бы они с Русомиром одинаково убеждают сосредоточиться на частной жизни. Но Русомир обосновывает это тем, что вне её — тьма, заблудишься и сгинешь, поэтому там обычному человеку делать нечего — но только поэтому. А идол вещает, что частная жизнь — всё, а кроме неё нет ничего, заслуживающего внимания человека.
    — Это идол Лжерусомир — Лжер. Русомир простонароден лишь потому, что чувствует свою неготовность стать всенародным идеалом. Лжер — абсолютно простонароден и абсолютно самодоволен. Он в принципе не признаёт иной жизни, кроме частной. Вокруг Русомира — русский народ, вокруг Лжера — простонарод, толпа одиночек. Они вовсе не желают ничего знать за пределами частной жизни каждого из них — а потому они все чужие друг для друга. Лжер учит народ сваливать всю заботу о стране на начальство, а начальство он же учит думать только о себе. Те, что вокруг Русомира, — свои друг для друга, они рады бы друг другу всегда помогать, хотя часто этого не делают, поскольку не могут. А эти даже и не хотят. Разница, если вдуматься, огромная. Русомиру нужны люди, которые лучше него, Лжеру —  нет. Ты для Русомира — подозрительный (мало ли куда тебя занесёт), но вообще-то свой. А для Лжера — абсолютно чужой, шибко умный.

    Спящий, осмысляя это, смотрит, как многие — кто бегом, кто ползком, кто приплясывая, кто уныло — по грязной истоптанной дороге направляются от Лжера в чёрную пасть пещеры хаоссы. Навна пояснила:
    — Если человек замкнут в частной жизни, без всяких возвышенных устремлений, то немудрено, если начнёт гнить. Вот ты что стал бы делать, каким-то образом оказавшись поклонником Лжера?
    — Это страшно представить… пожалуй, запью и во всякое прочее непотребство ударюсь — энергию же надо как-то тратить.
    — То есть скатишься из просто бессмысленной жизни в жизнь вредную для общества. От Лжера сползёшь в пещеру хаоссы. Многие так и делают.
    Спящий прошёл в пещеру. Ну и рожи там… гнусь, и шваль, и кто попало, вплоть до конченых лиходеев. Вернулся к Лжеру, окинул взглядом ещё раз и заключил:
    — Теперь я вижу, что Русомир неизмеримо лучше его. Лучше уже тем, что сознаёт своё несовершенство.
    — Верно. Лжер — сам себе идеал. Идеал Русомира — Земомир, вот он, это всенародный идеал. Русомир хочет стать таким. Но это путь вверх, очень трудный, и на нём много преград. Хочешь помочь — присоединяйся к людям, расчищающим этот путь для Русомира, помогающим ему двигаться быстрее. Так Русомир будет расти — и вон тот мост рухнет.

    Спящий видит между Русомиром и Лжером широкий мост, причём со стороны Русомира он заметно выше, так что люди по нему не столько идут, сколько катятся к Лжеру. Навна пояснила:
    — Русомир — в нравственном смысле — выше Лжера, потому мост и перекошен. Правда, пока стоит прочно. Но Русомир будет расти, восходить всё выше, и тогда его край Лжерского моста поднимется настолько, что мост вздыбится, переломится и рухнет. И прекратят люди скатываться к Лжеру и хаоссе.
    — Получается, Лжер притягателен, пока способен прикидываться Русомиром?
    — Да. Для Лжера утратить сходство с Русомиром — смерть. Пока они оба похожи своей простонародностью, скатывание от Русомира к Лжеру происходит зачастую исподволь, оно не так уж очевидно и не вызывает у людей резкого отвращения. Ну просто человек не вылазил за рамки частной жизни потому, что не мог, а теперь уже и не хочет вовсе — разве такой переход бросается в глаза? А когда Русомир станет действительно всенародным русским идеалом, то этот истукан, любую всенародность яростно отрицающий, будет смотреться уже каким-то откровенно чужим, нерусским; уход к такому — явное выпадение из русского общества. Кто из мало-мальски уважающих себя людей тогда покатится к Лжеру? А лишившись почитателей, он обветшает и рассыплется.

    Спящий размышляет. Больше всего он хочет, подобно Добрыне Никитичу, прямо вломиться в пещеру хаоссы, разорить норы змеиные, выпустить полоны русские. Навна его очень понимает, поскольку сама о том же мечтает, однако сознаёт невозможность действовать столь прямолинейно:
    — В пещере ты ничего не сделаешь: убьют сразу. Встать поперёк Лжерского моста тоже не можешь: сомнут в лепёшку и через неё покатятся дальше. А вот расчищать Русомиру путь в гору можешь. К примеру, Пушкин даже в одиночку там много препятствий убрал — так бери пример с него.
    — Тогда мой идеал — Земомир?
    — Не совсем так. Если лучшие люди слишком сдвинутся к Земомиру, то потеряют связь с Русомиром; они только сами будут совершенствоваться, а не подтягивать за собой весь народ… разве так правильно?
    — Нет, от народа нельзя отрываться.
    — А значит, твой идеал — Русомир, который будет. Всенародный Русомир, постепенно вырастающий из нынешнего простонародного. Запомни раз и навсегда, что Русомиру не поклоняться надо, а помогать становиться лучше.
    — Но равняться на Русомира, который ещё только будет… очень уж мудрёно. А вот это кто? — спящий указал на ещё один идеал, расположившийся между Русомиром и Земомиром.
    — Светломир. Можно и на него равняться, если тебе не разглядеть Русомира, который будет. Но со Светломиром надо очень осторожно.
    — Почему?
    — В другой раз объясню. А теперь просыпайся. Надеюсь, что-то из этого запомнишь и осмыслишь… а я ещё вернусь.