Две грани всенародности
Усилия Навны по перевоспитанию Жругра не пропали даром: он сумел второй раз кардинально изменить свою стратегию. Это необычно — ведь уицраор всем нутром прирастает к тем условиям, в которых появился на свет, и если они ушли в прошлое, то он, как правило, теряется в новой ситуации и гибнет, что означает ломку государственной машины и смуту. Однако романовский Жругр преодолел такой опаснейший рубеж при Петре I и теперь повторно — при Александре II. Как ни привязан он к дворянству, а запустил реформы, подстегнувшие развитие промышленности, которое неизбежно задвигает служилое сословие в тень. Теперь Россия на глазах покрывается сетью железных дорог, растут заводы и шахты — укрепляется материальная основа всенародного дела. Государство ещё остаётся более-менее дворянским — и по характеру, и по составу правящего слоя. Да и реформы поэтому проводятся так, чтобы поменьше задеть дворян, — достаточно напомнить, что крестьяне получили волю, но не землю, без которой и сама воля под большим вопросом; тут Жругр, как обычно, побоялся обидеть Жругретту, тогда как с Дингрой церемонится гораздо меньше. Однако в дальней перспективе дворянство уже обречено.
Верхомир помалу угасает, делаясь всё прозрачнее, и сквозь него Русомир со Жругром всё отчётливее видят друг друга. Через какое-то время они окажутся лицом к лицу. Власть перетечёт к людям, родившимся в обычных семьях и получившим обычное воспитание, а не какое-то особое, изначально на государственную службу нацеленное. А в таком случае этому обычному воспитанию противопоказано оставаться чуждым политике. Хотя бы общее представление о государственных делах должно прививаться с детства вообще всем, а уж в более зрелом возрасте выяснится, кто в самом деле такими делами займётся и в каком качестве, а кто будет просто работать.
Словом, Русомир намеревается вновь стать всенародным идеалом. Но есть внешняя всенародность — и есть внутренняя.
Превратиться во всенародный идеал наружно Русомир при большом желании может и сейчас — достаточно избавиться от дворянской власти и самого дворянства, что вполне достижимо. Управлять страной будут люди, выросшие в обычных семьях, а значит, равняющиеся на Русомира, и тогда он, с внешней стороны, — всенародный идеал. Но он должен стать всенародным также и внутренне. А это означает, что умение каждого человека адекватно судить о государственных делах и уметь влиять на власть будет считаться в народе нормой.
Однако тут Русомиру стократ труднее, чем Верхомиру. Тот говорит каждому дворянину с детства: ты должен знать государственные дела, потому что будешь всю жизнь ими заниматься, от этого зависит будущее — твоё и твоих детей, и ведь твои предки то же делали, не посрами их. А Русомир чем убедит каждого человека, что тот должен смыслить в политике? Сейчас — точно ничем. А в более благоприятной обстановке?
— Представь, — говорит Русомиру Навна, — что в России уже республика и каждый может занять любую должность, если того достоин. Сможешь ты хотя бы тогда убедить людей, что им надо разбираться в государственных делах?
— Я тогда стану говорить каждому примерно так: «Возможно, ты будешь участвовать в управлении страной, а потому обязан с детства понимать, что там к чему». На кого-то подействует, но отнюдь не на всех. Всё-таки «возможно, будешь» — далеко не то же, что «точно будешь». И на пример отца или деда не сослаться — у большинства же предки к власти отношения не имели; а это очень важно.
— Значит, ты даже и тогда не сможешь в этом смысле быть столь же убедителен, как Верхомир.
— Конечно. Мне же придётся призывать всех тратить время и силы на изучение того, что в жизни мало кому пригодится. Я тут, по сравнению с Верхомиром, в самом проигрышном положении.
— Но если власть выборная, то люди должны разбираться в политике уже для того, чтобы выбирать власть разумно и приглядывать за ней.
— Ну да… если исходить из общего блага. Но каждому отдельно взятому человеку какая польза от того, что он разумно голосует, — много ли весит один голос? Всё равно получается, что большинство вникать в политику не будет — поскольку пустая трата времени.
— Но не смысля в политике, будут выбирать болтунов и жуликов.
— Пожалуй, так… а что же делать?
— Ты ведь признаёшь, что надо уважать труд — свой и чужой, и что место каждого в обществе должно зависеть от того, насколько его труд полезен для всех?
— Конечно, признаю.
— И понимаешь, что каждый будет иметь то, что заслужил своим трудом, лишь если в стране хорошая власть?
— Понимаю. При плохой власти как ни трудись, а будешь нищим.
— Так вот, каждый должен соображать в политике для того, чтобы любой в стране был счастлив настолько, насколько заслужил это своим трудом.
Русомир обескуражен, ему приходится глядеть на уважение к труду с непривычной стороны. Если рассуждать привычно, то каждому следует сосредоточиться на том, чем сам занят, быть мастером своего дела, а не транжирить время, вникая в работу других да ещё и давая им указания. А то, о чём толкует Навна, — вроде как и правильно… но насколько же мудрёно!
— Всё-таки власть должна как-то сама обеспечивать справедливость, — отвечает он наконец. — Трудящемуся человеку некогда углубляться в политику… да я даже не спорю, что оно вообще-то нужно, но непосильно же.
— Власть должна сама дать народу землю и волю, а ты как бы ни при чём?
— Ну вроде того.
Навна глядит на него и вспоминает свои собственные древние иллюзии насчёт Жругра-Жарогора. Сколько ей тогда Яросвет твердил, что Жругр Жарогором быть не может, — не верила. Русомир сейчас — как она тогда. Он хочет, чтобы каждый жил так, как заслуживает по своему труду, — но не может понять, что такое возможно, лишь если трудящиеся действительно контролируют власть, для чего должны ориентироваться в политике. Русомир воображает, что возможна власть, которая сама собой, в силу своей природы, обеспечит справедливость, не будет нуждаться в таком контроле. Дворянскую власть заменить народной — что само по себе решит все проблемы. В переводе на язык метафизики это означает, что Русомир уповает на преображение Жругра, превращение его в некое подобие Жарогора, этакого удивительно умного и доброго уицраора, без присмотра верно служащего России. Поскольку нынешний Жругр преобразиться явно неспособен, то естественно возникает мысль о его замене… а вот это уже очень опасно.
И ведь они обсуждали предполагаемую будущую ситуацию, которая гораздо лучше нынешней. А в современности где выборная власть, где равные для всех возможности занять любую должность?
И всё-таки Русомир потихоньку становится другим — отчасти под влиянием новых веяний жизни, отчасти благодаря своей учительнице.