Красный жругрит

    Как уже упоминалось, подстегнувшие развитие страны реформы Жругр проводил, недостаточно считаясь с Дингрой и Русомиром. А между тем они вследствие тех самых реформ за несколько десятилетий обзавелись кулаком в виде рабочего класса. Рабочие уже в силу условий своего труда гораздо организованнее крестьян, так что и против власти в случае чего выступят гораздо более сплочённо. Кулак этот всё увесистее и всё ближе к носу Жругра. Чему Яросвет с Навной очень рады — уицраора определённо надо подгонять, сам он к новым преобразованиям не склонен.
    Будь Русомир внутренне уже достаточно всенароден, дело пошло бы относительно легко: рабочие просвещаются, организуются, к ним подтягиваются крестьяне — и весь трудовой народ превращается в такую силу, что Жругр волей-неволей отдаст землю крестьянам, а рабочим обеспечит намного лучшие условия труда. Получается мирная революция, переустройство страны на гораздо более справедливых принципах. Но сколько ни мечтает о том Навна, сколько ни старается ускорить воспитание Русомира, а понимает, что до истинной всенародности тому ещё далеко, отчего сейчас сложно с умом использовать тот кулак. Впрочем, на Западе есть готовая инструкция по его применению — марксизм; подойдёт ли она?

    В Россию марксистское учение попало, естественно, с помощью последователей Светломира. Правда, ему самому не по душе марксистский постулат о том, что царство справедливости создаст пролетариат. У Светломира ощущение, что такая теория подрезает ему крылья. По его убеждению, к счастью человечество поведут люди, объединённые высшей идеей, — а пролетариат, как ни крути, общность на основе вполне материальных интересов. Отчего гипотетическая диктатура пролетариата подозрительно напоминает Светломиру диктатуру дворянскую, то бишь ненавистное ему самодержавие. Но с другой стороны, Светломир извёлся без настоящего дела и хватается за любую теорию, которую вроде можно использовать для революции. Раньше он более всего проявлял себя в деятельности народников — но не находит поддержки в народе и перспективы тут не видно. Наиболее мыслящие его сторонники принялись искать иные пути. Один из них, Георгий Плеханов, взялся изучать и применять (пока — лишь умозрительно) к русской действительности марксизм, в чём достиг больших успехов. И Навне пора присмотреться к этой доктрине.

    Какие бы экономические и социальные проблемы ни претендует разрешить марксизм, но вот что он точно устраняет, так это противоречие между необходимостью начать движение к идеальному мироустройству и нынешней неспособностью народов думать о таковом. Устраняет радикальным упрощением задачи. По этой теории, коммунизм — будущее всего человечества, одно для всех, и оно уже в общих чертах известно от Маркса и Энгельса. А потому неспособность народа самому продумать и организовать своё общее дело — пустяки, ведь никакому народу и не надо искать что-то своё. Достаточно просто объединиться вокруг марксизма, который есть универсальная теоретическая база для любого всенародного дела. Ибо всё определяется экономикой, а национальные особенности — пережиток прошлого, к ним надо приспосабливаться лишь в том смысле, чтобы со знанием дела искоренить. А поскольку при таком подходе всенародные дела во всех странах направлены к одной цели, то они естественно сливаются в одно общечеловеческое дело. И все государства, раз уж они все стремятся к одному, сливаются в одно глобальное. А все народы — в одно общечеловечество. А от одной только мысли о такой перспективе Навна выходит из себя. Потому что это — начальная стадия плана Гагтунгра по превращению Земли в полированный шар.

    Марксизм возник на стыке влияний Аполлона и Гагтунгра. Каждый из них рассчитывает потом отшвырнуть другого и повернуть всё по-своему. Аполлон ни о каком всемирном государстве и слиянии народов в общечеловечество не помышляет — такое для любого демиурга отвратительно. Но он же понимает, что сейчас ни один народ не готов к выработке сколь-нибудь адекватной собственной идеологии всенародного дела. Сначала надо хотя бы научиться мозговать на такие темы, начиная с лёгкого. А мыслить о будущем всей планеты гораздо легче, чем о будущем одной страны. Отчасти потому, что обсуждение, касающееся человечества в целом, способно привлечь лучшие умы из самых разных стран. Но главное, потому, что картину будущего проще рисовать в расчёте на некого абстрактного человека, имеющего лишь общие для всех людей потребности, поскольку он — существо гораздо более примитивное, нежели человек, принадлежащий к какому-то народу, воспитанный в его уникальных традициях. Навна не может не признать, что это по-своему логично: она отлично видит, что адекватно мыслить о русском светлом будущем её народ сможет лишь тогда, когда ему будут привычны размышления о светлом будущем всего абстрактного человечества.

    На самом деле большинство марксистов — ревнители не Аполлона и не Гагтунгра, а либератеров; но казус в том, что любой либератер сам восприимчив к влияниям как демиургическим, так и гагтунгровским. И надо уточнить: как бы ни интересовались марксизмом демиурги, Гагтунгр и либератеры, ни для кого из них он не является некой высшей истиной. Любому демиургу ясно, что марксизм годится лишь до тех пор, пока народы не научатся мыслить каждый о своём всенародном деле. Для Гагтунгра марксизм — очередной инструмент для приближения глобальной тирании, который можно будет выбросить, когда найдётся что-либо получше. А для либератеров столь выпячивающая роль экономики доктрина подозрительна, привлекательна же лишь как рычаг для использования пролетариата в либератерских целях; да пока никто из либератеров и не считает марксизм самой перспективной теорией.

    — Нужен марксистский жругрит, — сказал Навне Яросвет. — Только он сейчас сможет организовать трудовой народ так, чтобы Жругр испугался за свою жизнь и провёл реформы.
    Навна глядит то на Русомира, то на Жругра — и соглашается, что без такого жругрита пришпорить Жругра в обозримом будущем невозможно.
    Яросвет объяснил, что это будет жругрит, намеренный заменить самодержавие диктатурой пролетариата. Естественно, страшным для отца он станет, лишь сумев действительно опереться на пролетариат. Требование не из лёгких. Вот уже почти столетие на Руси существует мир революционеров — и до сих пор он словно стеной отгорожен от мира простого народа. Быть своим сразу там и там крайне сложно. Для перехода к Светломиру человек должен порвать с Русомиром — ибо равняющийся на того человек стремится быть настоящим тружеником и семьянином, а как совместить это с революционной деятельностью? Если и совместишь, то будешь разрываться между тем и другим, гнаться за двумя зайцами. Никак не получится добросовестно равняться на Русомира и Светломира одновременно. К Светломиру уходят, как раньше в монастырь, разрывая с обычной жизнью. И не само по себе это хуже всего, а то, что такие ушедшие воспринимаются в народе как ушедшие в никуда — а вовсе не в борьбу за народное счастье. Их не считают авангардом, за которым должны следовать люди, оставшиеся в обычном мире, ведущие обычный образ жизни; революционеры думают, что они впереди народа, а народ полагает, что они где-то сбоку, причём в каком-то сумраке, отчего толком не разглядишь, кто они и что им надо.
    Идея диктатуры пролетариата подсказывала решение: пролетариат — та часть народа, которая способна разглядеть в революционерах свой авангард. Пролетарии привычны работать организованно, а потому и отстаивать свои права смогут так же, — и они недовольны жизнью; вот к ним и следует обращаться в первую очередь. Что ж, идея, по меньшей мере заслуживающая рассмотрения. Во-первых, пролетариат — сам по себе серьёзная сила. Во-вторых, между ним и остальным рабочим классом нет большого отчуждения, как и между рабочим классом и крестьянством; следовательно, союз с пролетариатом открывает путь к союзу с трудовым народом вообще. В-третьих, едва ряды марксистов начнут пополняться пролетариями, как изменится атмосфера в мире революционеров — появится почва для рождения красного жругрита.
    А чем именно революционеры-пролетарии отличаются от классических революционеров? Это хорошо показано, к примеру, Максимом Горьким в романе «Мать». Итак, Павел Власов с ранних лет работает на фабрике — вроде чисто ради пропитания. Но если вдуматься? Он вносит свой вклад во всенародное дело, в экономическое развитие России, он привык работать в коллективе, добросовестно выполнять порученную ему часть общего дела, у него есть взаимопонимание с трудовым людом. Всё это кажется само собой разумеющимся; но вспомним — ведь у революционеров ничего подобного нет. В великом деле промышленного развития России они — где-то на отшибе; между собой спорят до упаду, будучи не в состоянии организоваться и достичь чего-либо значимого; от народа оторваны. В этом плане революционер-пролетарий изначально имеет фундаментальное преимущество перед революционерами старого типа. Ему нужны не бесконечные дискуссии, а чёткий план действий. У Светломира такого плана нет.
    А у Ленина — есть. Он прямо настаивал на том, чтобы строить партию по образцу фабрики — со строгим разделением труда и беспрекословным выполнением приказов. Революционер-пролетарий в такой партии работать сможет, поскольку ему такая дисциплина привычна. И революционер старого типа сможет — при условии, что ему достижение цели важнее, чем беспредельная свобода дискуссий. Но для очень многих та свобода как раз важнее.

    Разразившийся на втором съезде РСДРП спор вокруг того, должен ли каждый член партии непременно состоять в одной из её местных организаций, — отражение схватки между новоявленным красным жругритом и Светломиром.
    — Кто состоит в партии, тот должен быть на виду у руководства и неукоснительно выполнять приказы, — настаивает жругрит. — Только так я могу управлять партией — через ЦК.
    — А лучше через кого-то одного, через партийного диктатора, — язвительно замечает Светломир.
    — Конечно. Через диктатора — удобнее всего. Ленин на такую роль как раз подходит, мы с ним друг друга отлично понимаем.
    — А когда возьмёшь власть, Ленин станет вроде как царём?
    — Называй как хочешь. Пусть и царём — народным. Единовластие следует сохранить — только повернуть на благо трудовому народу.
    Светломир в шоке от такой откровенности:
    — Партия — сообщество единомышленников, кто разделяет наши цели — тот и свой, а не тот, кто тебя бездумно слушается!
    — И чего достигло это сообщество единомышленников за чуть ли уже не целое столетие? Ты не знаешь, что конкретно делать, — это доказывается твоими делами, вернее — их отсутствием. А я — знаю.
    Как ни возмущён Светломир, но сознаёт, что свалить Жругра может, не иначе как выставив против него своего жругрита. Годится ли этот? Светломиру гораздо ближе другой, связанный с партией эсеров, ведь они — преемники народников. Но марксистский выглядит намного дееспособнее. А потому Светломир не может внушать своим последователям враждебность к нему. Лишь советует им быть с этим существом поосторожнее.
   
    А у Яросвета с Навной сомнения иного рода. Если Русомир будет недостаточно поддерживать красного жругрита, тот окажется слаб и не страшен Жругру — и серьёзных реформ из него не выдавит. А если Русомир слишком доверится жругриту, они свалят Жругра и будет смута. Естественно, надо искать золотую середину — но есть ли она здесь вообще? Лишь будучи достаточно сознателен, Русомир сумеет поддерживать жругрита именно настолько, насколько нужно, а пока избыток простонародности  заставляет народный идеал дёргаться между крайними вариантами — покорностью Жругру и его свержением.