Тропа из рая в рай
Долго гуляла по новому раю, проникаясь атмосферой невиданного единства между русским народом и его Соборной Душой. Она всегда жаждет счастья всей Руси и каждому, на Руси живущему, и страшно мучается от того, что люди недостаточно разделяют такие её чувства, слишком замкнуты каждый в узком кругу своих близких. А здесь, в чудесном будущем, нет такой стены между ней и народом, и чувствует она себя непередаваемо легко, словно скинула с себя тяжеленные доспехи, в которых сквозь ту стену надо проламываться. Народ её понимает — вот что главное, и потому она счастлива. И, конечно, тут ни пьянства, ни воровства, ни прочих подобных язв — ибо хаосса загнана в самые глухие норы, а её нынешняя громадная пещера разрушена, ранее замурованные в ней русские души выпущены на свет Божий. И больше хаоссе никого в свои тенета не залучить — ей не за что зацепиться, когда каждый счастлив приносимой Родине пользой. И главная опора такого счастливого мира — Русомир, ставший вполне всенародным идеалом, проникнутый именно таким пониманием всенародного дела.
Нет, подобного рая она в детстве не предчувствовала. И даже тогда, когда мечтала об Исландии в Поле. Тогда под раем подразумевалась просто мирная жизнь, в которой каждый занят чем-то полезным для других и для страны, а вот всенародного дела, объединения всего народа единым сотворчеством там не просматривалось — поскольку и в яви отсутствовала основа для него. А сейчас грубое, насилием сколоченное всенародное дело уже есть — и естественно возникает мечта о его просветлении; а у Яросвета не то что мечта — готовый план, так как же за него не ухватиться?
Навна любовалась изумительной будущей Русью так долго, как только могла, но удерживаться на крыльях мечты становилось всё труднее — притяжение яви нарастает. Наконец глянула вниз, на того Русомира, который в наличии, — и вслед за взглядом сама грохнулась туда, больно ударившись о реальность. И вымолвила скорбно:
— Но у Русомира сейчас нет никакого понятия о всенародном деле. Какое ещё всенародное дело у простонародного идеала? Как мне его воспитывать?
Яросвет начал рисовать:
— Вот исходная точка — нынешний Русомир. А вот цель — будущий Русомир, каким ты его только что видела там. Прямо к цели идти невозможно, поскольку сейчас её народ различить не может. Ведь на Руси доселе не принято всерьёз размышлять о том, какова должна быть наша жизнь (и мы сами) в идеале и как к нему двигаться. Нам раньше было просто не до того. Зато в Европе о таких материях думают давно и многие, да отчасти и на практике применяют свои идеи, так что будем опираться на плоды их труда. Гляди, между исходной точкой и целью (хоть и в стороне от кратчайшего пути) рисую два ориентира, которые нам пригодятся. Тот, что ближе к исходной точке, — нынешний европейский идеал, в самом обобщённом виде. На него Русомир может равняться уже сейчас, поскольку достаточно его знает — не столько прямо по Европе, сколько по нашему же европеизированному дворянству. А тот ориентир, что ближе к цели, — идеальный человек в представлении лучших западных мыслителей. Вот он, солнечный — и противоречивый. Его Русомиру прямо сейчас не увидеть. А посему сначала идёт к первому ориентиру, потом ко второму, и вот так приближается к конечной цели настолько, что разглядит уже её саму и повернёт прямо к ней.
— Но не слишком ли эти ориентиры в стороне от прямого пути? И в современной европейской жизни, и в фантазиях мыслителей много всякой шелухи, которая нам совсем не ко двору — ни сейчас, ни потом.
— А я не говорю, что Русомир сначала должен стать копией Верхомира, потом человеком, правильным с точки зрения, к примеру, Вольтера, и лишь тогда поворачивать к настоящей цели. Нет, это всего лишь ориентиры, а не сами промежуточные цели.
— А цели где?
Яросвет дорисовал на полпути у первому ориентиру одну такую цель:
— Вот Русомир, усвоивший у европейцев и наших дворян то, что нужно. Теперь он видит второй ориентир, то есть готов отбросить подражание Западу и двигаться к чисто умозрительной цели.
А вторую — на полпути ко второму ориентиру:
— Вот Русомир, взявший из западных представлений об идеальном мироустройстве всё необходимое и более от них не зависящий, научившийся мыслить о подобных вещах без оглядки на кого бы то ни было. То есть сам видит конечную цель — именно русскую, именно для Руси вполне подходящую.
И завершил:
— Сначала Русомир идёт в сторону первого ориентира — но лишь пока не продвинется настолько, что станет достаточно хорошо виден второй. Тогда сворачивает, идёт ко второму — пока не разглядит настоящую цель… Навна, ты где?
А Навна окунулась в детство. Казалось бы, её короткая земная жизнь давно должна забыться, раствориться в несравненно более долгой и насыщенной небесной. Но нет, ничто не забывается… во всяком случае, хорошее. И вспомнилось, как отец, сдавшись на её просьбы, учил её ходить по лесу.
— Запомни вон ту гору, — сказал он как-то раз. — Пойдёшь к ней.
— Да до неё и к ночи не добраться…
— Добираться не надо. Просто иди в ту сторону и поглядывай направо, через какое-то время увидишь ту небольшую гору, на которой вчера были. Сворачивай к ней, и когда различишь на ней обгорелый ствол, разбитый молнией… помнишь такой?
— Да, его с этой стороны сначала не видно из-за берёз, и гора красиво смотрится, а ближе подойдёшь — и это страшилище вылазит.
— Вот когда вылезет, сворачивай направо — и увидишь меня; я туда пройду прямым путём и встану на видном месте.
— То есть я тебя должна искать, а не горы.
— Да, они тут просто приметы. Не забудь только, что и обе горы во многих местах не видны из-за леса, так что сразу замечай, где солнце.
Она очень гордилась, когда в самом деле нашла отца. Ну а потом привыкла так ориентироваться, чувствовала себя в лесу как дома. Казалось бы, зачем всё это? Отцу, пожалуй, для того, чтобы она потом Радима за собой таскала по лесу — ему-то это точно пригодится в жизни. А сама Навна почему так этим увлеклась? Тогда она не могла бы этого объяснить — ну хочется, и всё тут. А теперь ясно. Она всегда жаждала единства с Землёй, взаимопонимания с ней. А ходить по дикому лесу так же свободно, как по своему дому, может лишь тот, кто хотя бы в этом смысле един с Землёй.
Потом она Радима точно так же провела по тому же маршруту. Да когда и шла там впервые, уже представляла, что не одна идёт, а с целой толпой детей — уже не сама учится, а других учит, всё им объясняет. А теперь Яросвет указал ей новый маршрут. И вот по нему она проведёт Русомира.
Вынырнув обратно в реальность, Навна сказала:
— Значит, сначала идём к первой горе… к первому ориентиру. То есть Русомир делается похожим на Верхомира… насколько нужно. И что ему важнее всего усвоить у Верхомира?
— Ответственность за державу, сознание, что если не мы — всё рухнет.
— Хорошо забытое старое, — ностальгически вздохнула Навна. — Когда-то такая ответственность у Русомира была… что ж, вернуть её куда легче, чем воспитывать с нуля. А чего он не должен заимствовать у Верхомира ни в коем случае?
— Мнение, что государство первично, а народ вторичен.
Навна оценивающе озирает расстилающуюся перед Русомиром дорогу к всенародности и наконец замечает сумрачно:
— Но Русомир сейчас столь простонароден, что не представляю, как он стронется с места.
— Нужен авангард, который будет проламывать для Русомира проход. Авангарду же требуется собственный идеал — русский Либератер.