Гроза двенадцатого года

    В 1812 году подстрекаемый Гагтунгром Бартрад напал на Россию.
    Вернее — Бартрад со своим верным помощником Экзоплем. Уточнение уместное, если учесть, что Жругр не может похвастаться такой же приязнью с Русомиром.
    Русомир, напомню, не особо доверяет Жругру, считая его как бы не вполне настоящим — слишком уж тот дружен с такими сомнительными личностями, как Верхомир и Жругретта. А Экзопль для русского идеала отчасти притягателен. Хоть Русомиру и не по душе склонность Экзопля лезть в чужие страны и слишком вольное отношение к религии, но — дворянской власти во Франции более нет; такое Русомира весьма впечатляет.

    И что это означает теперь?
    У французов вся армия равняется на Экзопля, тогда как в русской командиры — на Верхомира, а солдаты — на Русомира. И что будет, если сам Русомир возьмёт равнение на Экзопля? Будет некая смесь капитуляции с новой Пугачёвщиной.
    Правда, такой крайности Навна от Русомира не ждёт, поскольку лучше всех знает своего подопечного. По-настоящему опасно другое: хроническое недоверие Русомира к Верхомиру выливается в подозрительность солдат и всего народа к командованию армии.

    Надо учитывать, что успешное наступление Наполеона оказалось для русских чем-то сродни выходу бесов из преисподней. Очень уж мы к тому времени привыкли к защищённости от внешней угрозы. Ведь в последний раз враг угрожал сердцу России в незапамятные времена, почти два века назад; после того бывали лишь набеги крымцев, опустошавшие южную часть страны, да и с этой напастью уже давным-давно покончено; к моменту наполеоновского нашествия все привыкли считать, что никакие иноземцы в Россию вторгнуться не могут, а полезут — так тут им сразу и каюк. Но Наполеон мало того что вторгся — успешно продвигается прямо к столице. А мы беспрерывно отступаем — а точно ли невозможно дать отпор? может, тут кроется измена? При таком отчуждении между низами и верхами подобные мысли возникают очень легко.
    В самом деле, что за непонятность: ни при отцах наших, ни при дедах не случалось, чтобы враг приближался к Москве, а тут что творится? Странно всё это и подозрительно — и требует объяснения. А оно напрашивается: так дворяне же сами зачастую балакают по-французски лучше, чем по-русски, не говоря уж о множестве офицеров иноземного происхождения в русской армии; ясно, что они заодно с французом, вот и сдают страну без боя. Измена! Нужен новый Пугачёв!
    Собственно, подобные настроения в народе действительно проявлялись — но не могли вылиться во что-то крупное, поскольку не находили поддержки в самом народном идеале. Русомир признаёт, что Верхомир гораздо больше разбирается в войне и политике, так что пусть равняющиеся на него люди и решают, как вести войну. И в измену их не верит — потому что находится с Верхомиром в одном теремке.

    Но Москва всё ближе — и отступать становится некуда. Сдать без боя столицу было нельзя — потому же, почему при Батыевом нашествии нельзя было без войны признать власть монголов: не поймёт же никто, все сочтут предательством, сговором с врагом.
    Больше или меньше стало пищи для подозрений после Бородинской битвы — сказать сложно: с одной стороны, все убедились, сколь силён неприятель, а с другой — русская армия, не будучи разгромлена, сдала столицу, и теперь безбожный Наполеон там расселся, как царь. Но ободряемый Навной Русомир, зло бурча насчёт Верхомира и Жругра, в предательстве их всё-таки не винит — так что и солдаты командованию в целом доверяют, а не то этот манёвр с оставлением первопрестольной точно развалил бы армию и запалил новую Пугачёвщину.

    На самом же деле Русомир и Верхомир во время той войны заметно сблизились — они впервые занимались делом, которое обоим вполне понятно. Потому Отечественная война и стала всенародным делом.
    А Навна убедилась, как причудливо могут переплетаться Франция-угроза и Франция-ориентир. На Руси пробудилось то древнее, чисто военное всенародное дело, давно забытое. Конечно, это всего лишь короткая вспышка, но стало видно, сколь бледно на её фоне то постоянное всенародное дело, которое идёт со времён Петра, — то, в котором Верхомир ведёт Жругра, а тот тащит Русомира. И многие стали делать выводы. Франция-угроза спровоцировала явление, которое Навну интересовало в смысле движения к Франции-ориентиру.