Покаяние

    Управлять таким Жругром Навна сможет, лишь когда народный идеал станет гораздо лучше. И вот она прогуливается по теремку, разглядывая весь многоединый идеал, а Русомира особенно, размышляет, по каким направлениям сейчас следует совершенствовать соборность. Мысли невесёлые — очень уж сильно жизнь корёжит мечту.
    Вообще-то развивать соборный мир следует гармонично, без перекосов. Чем выше русская культура, тем легче людям достигать взаимопонимания со своей Соборной Душой, а значит, тоже проникаться пониманием Руси как целого и заботой о ней. Навна всячески старается, чтобы стало как можно больше таких людей, мыслящих столь согласно с ней. Однако жизнь часто вынуждает — это Навна ещё в земной жизни усвоила, утихомиривая непослушных деток, — предпочитать более правильным средствам воспитания более грубые, но доходчивые. А сейчас обстоятельства её так прижали, что придётся решительно делать ставку на самое эффективное из имеющихся в её распоряжении средств — идею загробного воздаяния.
    Конечно, русской богине куда приятнее просвещать и просветлять каждого человека, нежели манить его райским блаженством и стращать адскими муками. Однако сейчас приходится выбирать то, что действеннее. Чтобы освобождать власть от земных ограничений, надо надеть на неё узду небесную, а достаточно быстро этого можно достичь, только заставив всех воспринимать загробное воздаяние гораздо серьёзнее.

    Главная беда власти — непонятные приказы. Конечно, их тем меньше, чем лучше народ и чем совершеннее государственная машина, но с корнем эту беду не вырвешь. Всегда возможно такое, что начальник приказывает подчинённому что-то непонятное (или даже кажущееся вовсе неправильным, а то и в самом деле неправильное), — и подчинённый обязан повиноваться. Пока государственность слаба, эта проблема не слишком остра. Но с усилением власти открывается жутчайший простор как для произвола с её стороны, так и для тотального недоверия к ней со стороны низов — вплоть до полного отказа её поддерживать, до отрицания русской власти как таковой. Сгладить проблему возможно, лишь если каждый верит, что за гробом получит своё в зависимости от того, насколько хорошо выполнял свои обязанности «в мире сём». Только тогда начальник будет остерегаться приказывать что попало, а подчинённый станет выполнять приказы, не задумываясь об их правильности. То есть приказы будут без искажений доходить от Навны через Жругра и великого князя до непосредственных исполнителей и действительно выполняться. Когда один приказывает, что ему лично выгодно или просто приспичило, а второй думает, как бы отвертеться, — это одно. Когда оба знают, что на том свете первого спросят за правильность приказа, а второго — за его добросовестное исполнение, — это совсем другое.
    Но чтобы человек ещё в земной жизни исходил из того, что каждый получит воздаяние лишь в жизни вечной, он должен по-настоящему заботиться о жизни вечной… а многие ли о ней заботятся настолько, чтобы ради неё жертвовать земным? И через триста лет после крещения Русь в основном печётся о земном и понятие о справедливости по-прежнему привязано к «миру сему». Все соглашаются, что Святополк Окаянный в аду и поделом, но это как-то отвлечённо, а вот то, что он не сумел удержать добытую злодействами земную власть и что она досталась мстителю за убитых им братьев, — это гораздо понятнее, весомее. В такой атмосфере твёрдое единовластие невозможно. Оно мыслимо лишь при всеобщей готовности терпеть действительные и мнимые несправедливости от вышестоящих, исходя из того, что всё это суета сего бренного мира, а на том свете каждый получит по заслугам.
    Словом, Навна ощущала необходимость как бы второго, куда более глубокого крещения Руси — и себя самой тоже, получается.

    Главнейшими точками соприкосновения русского соборного мира с миром физическим теперь становятся монастыри. Монастырь — символ искупления грехов, а ордынское иго, как внушала Навна — за грехи наши. Следовательно, избавление от него достигается искуплением грехов, переходом к действительно христианской жизни, с искренним отказом от того, чтобы за свои добрые дела требовать награды непременно уже в земной жизни.
    Если смотреть в корень, то так оно и было; тут не искажение истины, лишь некоторое упрощение. Объяснение постигшей Русь беды одной короткой фразой «за грехи наши» было, в сущности, совершенно верным. Ведь Навна начала предыдущее восхождение в Мире жизненного пути ещё за четверть тысячелетия до появления монголов, но вершины достичь не успела — потому что поднималась медленнее, чем следовало. Ведь люди жили не столько её мечтой, сколько своими частными интересами, со всеми вытекающими отсюда раздорами, да присовокупим сюда ещё лень, косность, пьянство и прочее. Говоря обобщённо, именно всевозможные грехи тормозили и искажали развитие Руси. Будь русская соборность более способна сплотить народ, направить к единой цели, развитие шло бы быстрее, и, возможно, к моменту нашествия монголов Русь уже оказалась бы в состоянии его отразить — или, во всяком случае, достаточно быстро перестроиться, чтобы обрести такую возможность. Навна, казнясь за это столь дорого обошедшееся промедление (ну кого ещё Соборная Душа может более всех винить в недостатках своего же соборного мира, как не саму себя?), действительно ощущала себя страшной грешницей и жаждала искупить грехи. В каком-то смысле сама ушла в монастырь, растворившись в русских монастырях. И это покаянное настроение русской богини передавалось народу. Но в очень разной мере, конечно. Большинство долго противилось новому настрою своей Соборной Души, держалось за старую, привязанную к «миру сему» соборность. И многие лучше всех понимавшие Соборную Душу люди уходили в монахи, чтобы самим своим образом жизни доказывать всем, что блага этого бренного мира ничего не стоят и не надо за них цепляться, тем более — пытаться у кого-то их отбирать.

    Осмысление ордынской напасти как расплаты за грехи, а искупления их как средства избавления от ига, — образец соборной логики. Ведь на деле сам по себе переход Руси к действительно христианской жизни не избавлял от Орды; но он расчищал путь к созданию сильного государства, которое и сокрушит Орду. А по соборной логике вместо промежуточной цели сразу указывалась конечная и выходило, что искупление грехов само по себе покончит с игом. Так понятнее и воодушевляет больше. Это похоже на то, как Волх считал, что само по себе превращение Руси в цветущую многолюдную страну обеспечит победу над хазарами, — ошибался ведь, только недочёт этот большого вреда не приносил, поскольку касался отдалённого будущего.