Отставший ученик

    А Русомиру крайне трудно такое принять. Ведь речь о радикальной перекройке отношений между народом и властью.
    До сих пор действия власти определялись её видением обстановки на Руси. Естественно, власть глядит на страну под иным углом зрения, нежели народ, но различие не слишком велико уже потому, что все смотрят на одну и ту же Русь. А если власть будет исходить из ситуации во всём мире, то есть из того, что для народа дремучий лес? Это же открывает простор для полнейшего произвола со стороны правителей.
    Вот что приводит в ужас Русомира. То, что дела совсем плохи и может потребоваться серьёзное ужесточение власти ради спасения Руси, — это он сознаёт; беда в другом: он подозревает, что власть, получив такую волю, отнюдь не станет спасать Русь, а начнёт жить, исходя из собственных интересов, — и угробит страну окончательно.
    Тут всё упирается в доверие к дружине Жарогора — как в том, что она сама не предаст Русь, так и в том, что она сможет контролировать Жругра, а значит — и русскую власть. Ладно, в благонамеренность дружины Жарогора Русомир ещё может поверить, видя, сколь ценят её Яросвет и Навна, а вот как насчёт контроля над Жругром?

    И потому Русомир так недоверчиво разглядывает тот хрустальный шар, из которого богиня Земля пытается объяснить ему суть происходящего. Он не понимает, что она говорит. Не понимает именно из-за глубочайшего недоверия к Жругру — недоверия отнюдь не безосновательного.

    — Да на самом деле, — заявил Русомир, — это означает всего лишь то, что Жругр будет вытворять что вздумается, а я и возразить ничего не смогу, поскольку не понимаю, что там во всём мире творится.
    — Мы не допустим такого, — заверяет Навна. — Мы сможем удерживать Жругра в узде.
    — Не верю.
    — А что ты предлагаешь взамен?
    Нечего тут предложить. Помолчав, Русомир ответил неопределённо:
    — Может, всё ещё вернётся назад…

    Теперь это его коронный аргумент — за неимением лучшего. На столь крутом вираже истории Русомир вылетел из жизненной колеи и теперь ошалело озирается назад, на прошлое, цепляется за него, не в силах глядеть вперёд. И тем самым отрывается от устремлённой в будущее Навны.
    Сейчас она остро чувствует, насколько русское мы, венцом которого является она сама, отлично от русского мы, на вершине которого Русомир.
    Те мы, что равняемся на Русомира, ставим превыше всего своё право оставаться такими, каковы есть, жить так, как привыкли. А те мы, что непосредственно соборны с Навной, чувствуем ещё и её страх за оказавшуюся под угрозой гибели Русь и для её спасения готовы жить по-другому, стать другими.
    А другими стать трудно; в данном случае — трудно настолько, что велик соблазн просто отрицать необходимость этого. Отсюда вырастает пустая надежда: мол, скоро монголы передерутся между собой, а враждующие между собой орды не страшны для Руси — словом, всё вернётся на круги своя; надо просто переждать недолгий период единства степняков — аки непогоду. А коли так, то зачем нам самим перестраиваться под нынешние преходящие обстоятельства? Именно так рассуждает оглушённый монгольским ударом Русомир.

    Правда, прямо сейчас это расхождение между Навной и Русомиром сглажено — виду крайней экстремальности ситуации, которая попросту диктует единственно возможный вариант действий — сначала один, потом другой.
    В этом плане стоит сравнить концовку княжения Юрия Всеволодича с правлением  его брата Ярослава (он был следующим по старшинству).
   
    История не очень справедлива к ним обоим. Первого винят в плохой организации обороны своей земли от монголов — хотя при таком соотношении сил спасовал бы даже самый гениальный полководец. Второй заслонён в памяти народной своим знаменитым сыном Александром Невским. Но вот ещё вопрос: политика этих двух братьев по отношению к монголам — противоположна или едина?
    Вроде бы налицо абсолютная противоположность: Юрий стремился любой ценой отразить нашествие, даже всё своё потомство принёс в жертву; Ярослав же сразу признал монгольскую власть и решительно пресекал попытки выступлений против неё. Но за противоположностью просматривается и сходство: каждый из братьев совершенно последователен, идёт к своей цели, не отклоняясь (сравните с тем же Даниилом Галицким — увидите, как при желании можно было метаться из стороны в сторону). А сами цели точно ли противоположны? Если рассматривать их вне исторического контекста — то да. А если в контексте? Ведь оба брата действовали с благословения русских богов, а различие их стратегий диктовалось обстановкой. Юрий дал безнадёжный бой монголам в ситуации, когда признать их власть было психологически невозможно; тот тотальный разгром оказывался меньшим злом по сравнению с капитуляцией. А Ярослав действовал уже в совсем иной атмосфере, когда все удостоверились в могуществе монголов и когда продолжать борьбу с ними не оставалось никакой возможности.

    Власть Ярослава никем не оспаривается; зато в мире русских уицраоров тем временем происходят бурные события.
    Нынешний Жругр    родился тогда, когда Русь была сильнее любого внешнего врага, а потому считает это законом природы, победу Ясаора мнит случайной и намерен воевать дальше. Тем самым настолько отрывается от реальности, что люди начинают искать ему замену. 
    У Яросвета замена готова — жругрит, считающий, что действия власти должны направляться дружиной Жарогора, а самому великому князю положено быть её главой. Будь Русомир с тем согласен, этот жругрит оказался бы единственным и легко сменил отца.
    Но Русомир не верит дружине Жарогора — а потому выдвинул своего жругрита, который отличается от отца лишь тем, что более гибок, признаёт возможность временного подчинения другому уицраору.