Бремя демократии
Упав с убитого красного Жругра, Навна осваивается в новой обстановке.
Мир времени потускнел. За советское время русская богиня привыкла, что у неё есть рвущийся к будущей Земле конь — пусть и своевольный. А теперь такого нет. Новый Жругр никуда не рвётся, поскольку с рождения не заряжен никаким определённым видением грядущего.
— Ну и ладно, — ободрил Навну Яросвет. — Значит, его мнение о будущем — белый лист, и мы со временем напишем на нём что надо. Нет худа без добра.
Навна унеслась в мечту, где она на нынешнем Жругре, который пробивается к светлому будущему не менее вдохновенно, чем прежний, но видит цель точно так же, как сама Навна, — и в этом смысле неотличим от Жарогора. Потрясающе, особенно если вспомнить мучения с вечно тянущим куда-то в сторону и брыкающимся красным Жругром. А такая послушность уицраора обеспечивается тем, что власть не может делать что приспичит — она избирается и контролируется народом, саму стратегию развития страны определяет сплочённый вокруг своей Соборной Души народ. Чудесно.
Налеталась всласть — и приземлилась опять в реальности, где тот самый Жругр ни в какое будущее её везти не помышляет. Да и самим русским богам сейчас не до будущего, они прижаты к стенке вопросом: что же делать с демократией?
Плавный переход к ней, связанный с развитием политической грамотности народа, сорвался; демократия свалилась как камень на голову прямо сейчас, когда к ней не готов не то что народ, но и сам народный идеал. Из-за чего демократия получилась такой, что само это слово превратилось в ругательство. Однако теперь обстановка хотя бы прояснилась: поскольку демократия, хоть бы и самая вульгарная, уже налицо, то надо её просветлять, превращать в подлинное народовластие.
Для чего следует всеми силами просвещать Русомира, чтобы равняющийся на него народ мог руководить государством себе на благо.
Пока же отношения между Русомиром и Жругром странные, доселе невиданные. Жругр в смятении — до трона дорвался, а дальше что? И к решению внутренних проблем не готов, и противостоять возгордившемуся, почуявшему близость достижения всемирной власти и вдохновляемому Гагтунгром Стэбингу тоже не способен. И притом новый Жругр изначально под гнётом Дингры — даже в большей мере, чем когда-то его отец, а потому пока не может быть конём Навны, не сознаёт назначения, судьбы династии Жругров. Так что Русомир и Жругр не столько борются за власть, сколько — от неумения ею распорядиться — перекладывают ответственность друг на друга. В мире людей это проявляется самым прискорбным образом: ни власть, ни народ не имеют адекватного мнения по самым насущным проблемам, отчего те не решаются — и нарастает хаос.
— Убедился, что замена Жругра ничего не решает, а только разваливает страну? — журит Русомира Навна. — Уже второго коня у меня угробил за один век! Чем Жругров менять, тебе самому надо меняться.
— Красный Жругр всё равно не исправился бы, слишком упрям.
— Ладно, что уж его теперь обсуждать, но нынешний Жругр не может хорошо руководить уже именно из-за тебя, не так ли?
— Не из-за меня. Я ему правильно указываю, а он всё искажает.
— Искажает не больше, чем другие уицраоры; а суть в ином — он надеется на тебя, а ты сам не знаешь, что делать. По твоим указаниям и сам Жарогор забредёт в болото. У тебя нет видения будущего. Сколько уже тебе говорю: не зарывайся в современности и прошлом, учись мыслить стратегически, равняйся на Россию, которая будет.
— Ну вот опять… То коммунизм, то Россия, которая будет… Это же фантазии, как на них равняться, коли их нет в реальности?
— Это коммунизм фантазия, и никогда я тебя не заставляла к нему идти, ты за прежним Жругром туда шёл. Да и не смог бы дойти вовек, потому что для этого тебя надо полностью переделать, проще уж вовсе заменить на другого. А Россия, которая будет, — та же Россия, которая есть сейчас и которая тебе прекрасно известна, — но без пещеры хаоссы. И ты в той будущей России — тоже ты, остался самим собой, только не просто зовёшься всенародным идеалом, а действительно стал идеалом людей, каждый из которых относится к России как к своему дому. И потому власть там, какая надо, так что демократия там настоящая, а не нынешняя. Ты сомневаешься, что так будет? Но ведь и в старину на Руси было народовластие, ты же помнишь.
Само собой, Русомир помнит о старом русском народовластии, но оно в глуби веков, в совсем иной исторической обстановке, а главное — при нём уицраор отсутствовал или находился несколько в стороне. Жругр отдельно, демократия отдельно. А демократия, требующая контроля над уицраором, Русомиру в диковинку. Она как бы вообще другая, лишь слабо похожая на старую русскую, — и воспринимается как чужая, с Запада заброшенная. В ней демократия и либерализм сплелись в гордиев узел. Разумеется, демиурги его для себя давно распутали, а вот проделать такое в умах земных людей — задача тяжёлая. Навна тоже для себя отчистила демократию от либеральной шелухи и старается помочь в том Русомиру:
— Настоящая демократия — суверенная, предполагающая право народа жить своим умом. Над ней нельзя ставить некие якобы обязательные для всех ценности. То, что установление в стране демократии непременно должно сопровождаться внедрением либеральных ценностей, — глупость. Народ может их принять, а может отвергнуть, все или некоторые, — это его суверенное право.
Но Русомир гораздо сильнее, чем Навна, опутан распространёнными в народе (и человечестве вообще) стереотипами и весьма склонен воспринимать демократию такой, какова та есть сейчас, — не столько суверенной, сколько либеральной. В представлении Русомира сейчас стоит выбор между такой демократией и единовластием.
Правда, ни к какому конкретно единовластию он не тянется: монархия для него — нечто ископаемое, военная диктатура — вовсе не в русских традициях, и восстановления власти КПСС он тоже не желает. Его претензии к демократии — лишь от неумения поставить её себе на службу. Она для него непонятный новый инструмент, который вырывается из рук и ведёт себя непредсказуемо, — так что Русомиру порой хочется попросту разбить эту штуковину вдребезги. И разбил бы — да заменить чем-то лучшим не может.
А суверенная демократия предполагает видение будущего. Если народ достаточно чётко представляет, какой желает видеть свою страну, то может идти к такой цели своим умом, ни на какие посторонние идеологии не полагаясь. Пока же такого представления не имеет даже сам народный идеал.
Русомир не в силах чётко вообразить Россию будущего. От коммунизма отвернулся — а ясной альтернативы ему не представляет. Потому ориентиры готов брать лишь из того, что видит воочию. Способен признать за идеал либо наличную (или существовавшую в недавнем прошлом) российскую действительность, либо что-то, имеющееся за рубежом. А потому может или отрицать всякое движение, или стремиться вернуть прошлое, или подражать загранице. В первом случае Русомир ожидает от Жругра лишь поддержания порядка, устранения очевидных проблем, но никак не радикальных преобразований какой бы то ни было направленности. Во втором — хочет, чтобы уицраор вернул прошлое. В третьем — требует, чтобы у нас всё было так, как где-то за рубежом. Причём на самом деле ни один из этих вариантов Русомиру не по душе, и он мечется между ними, не в силах занять какую-либо определённую позицию. Соответственно, политика зависящего от него Жругра представляет собой неустойчивый компромисс между русскими (и советскими) традициями и подражанием загранице; хаотичная политика получается.