В светлом будущем

    Знакомство с будущим Навна начала с Мира соборности. А он здесь восхитителен. По сравнению с современностью, звёздочки-души в русском созвездии стали ярче, перемигиваются гораздо дружнее и веселее — и между собой, и со звездой-Навной. Тем более что само существование Соборной Души — для народа не тайна. Во всяком случае, нет никого, кто про неё не слыхал. Правда, слышать — одно, верить — другое.
    — А ты знаешь, кто я? — обратилась Навна к одной из звёздочек.
    — Знаю. Ты русская Соборная Душа. Тебя Даниил Андреев выдумал — как и Яросвета.
    — И это плохо, что выдумал?
    — Скорее, хорошо. Красивая сказка… полезная даже.
    — Не выдумал, а первым разглядел из земного мира столь ясно, что смог всем рассказать, — послышалось со стороны другой звёздочки. — Ты в самом деле наша Соборная Душа, а вовсе не выдумка.
    И другие заговорили наперебой. Разброс мнений огромный — от признания Соборной Души вредным суеверием до безоговорочной веры в неё, даже преклонения перед ней.

    Мечтай Навна отвлечённо — выдумала бы такое будущее, где никто не сомневается в её существовании. Однако русская богиня мечтает сосредоточенно и ответственно, старается создать реалистичный образ будущего, а потому по возможности учитывает всё. А она слишком хорошо знает как силу материалистических догм, так и то, что в ортодоксальную христианскую традицию понятие Соборной Души тоже сложно вписать, — а потому и не надеется, что её так быстро все признают. Несомненно, ей суждено ещё очень долго в глазах многих оставаться лишь фантомом.
    «Впрочем, что тут сильно расстраиваться, — подумала она. — Даже и такое воистину чудесно по сравнению с современностью, где про меня почти никто вовсе не слыхал, а кто слыхал, тот, скорее всего, воображает меня сидящей в инфрафизической темнице».

    Обмениваясь с душами людей мыслями и чувствами, Навна проникается духом новой эпохи, входит в роль Соборной Душой такого народа — конечно, того же самого, что и сейчас, но в чём-то совсем нового. Наконец, решает, что пора из Мира соборности переместиться в мир обычный. Через наугад выбранную звёздочку — чью-то душу — заглянула в первую попавшуюся семью, потом в другую, третью… Ходила туда-сюда, слушая и разглядывая, что люди думают, говорят и делают.
    А они стали заметно лучше. Культура ощутимо подросла. И об экологии заботятся гораздо прилежнее, мусорить стало вовсе неприлично. О здоровье тоже пекутся больше; понимают, что спорт для здоровья, а не для медалей; да и вообще физкультура ставится выше спорта. И пьянства гораздо меньше, курение вышло из моды, а наркомания — тем более. А основная причина всего этого — то, что люди намного более, чем сейчас, склонны относиться к стране как к своему дому, иначе говоря — стали намного более похожи на Яросвета и Навну. И неудивительно — здесь исходящее от небесного теремка Навны сияние лечит земную Русь от недугов гораздо лучше, чем в современности. Потому что сам теремок светится по-новому. Надо в него наведаться.

    Навна оставила пока земной мир, вознеслась на небеса, к своей обители. И остановилась поодаль, обошла теремок кругом, долго разглядывала со всех сторон с восхищением: таким его она ещё не видала. Исходящее от него свечение необычно, оно стало намного ярче и мягче. Из всех излучаемых теремком идей самой заметной, самой настоятельно внушаемой стала та, что Навне милее всего: главное условие счастья народа — человечные отношения между людьми, взаимопомощь, а прочее второстепенно.
    И она знает, почему её палаты светятся не по-прежнему. Изменился обитающий там народный идеал.

    Едва переступив порог теремка, Навна поинтересовалась у Русомира, каково, на его взгляд, главное условие счастливой жизни в России. И получила ответ, какого в современности не дождёшься:
     — Если каждый будет заботиться о стране как о собственном доме, ко всем относиться по-человечески, заживём отлично.
    — Но уметь же надо. Если плохо знаешь свою страну, то получится бестолковая забота, просто патриотическая суета, от которой порой больше вреда, чем пользы.
    — Так надо знать страну хорошо — как свой дом, понимать, что ей действительно нужно — и всей стране, и каждому человеку.
    — Но чтобы в этом соображать, надо постоянно интересоваться жизнью в России, вдумываться; а это тяжело и от личных дел отвлекает.
    — Ну отвлекает — и что? Все должны в этом разбираться, чтобы и самим вести себя по-людски, и за властью всем вместе присматривать, не позволять ей разлагаться. А раз все должны — то и каждый отдельно взятый человек должен, чтобы не оказаться хуже других. Почётная обязанность.

    Навна ощущает себя так, словно принимает экзамен — после обучения долгого и тяжёлого, но завершившегося полным успехом. То, что в современности доходит до Русомира туго, в этом прекрасном будущем стало для него очевидным. И Навна, слушая его, точно ощущает себя как в раю. Но продолжает проверку, переходит к планетарным делам:
    — А какой-то единый для всех стран порядок может потребоваться?
    — Зачем?
    — Есть же общие проблемы, которые приходится решать усилиями многих стран, — например, насчёт той же экологии.
    — Так мы и решаем — находим с другими народами общий язык по принципу «Патриоты всех стран, объединяйтесь!» Умные патриоты должны уметь договариваться — так, чтобы было хорошо всем — и каждой стране в отдельности.
    — И всегда получается договориться?
    — Не всегда; но иначе ведь всё равно никак.
    — А вот некоторые полагают, что так ничего не достичь — всё равно в итоге всё настолько запутается, что придётся разрубить этот узел, раз и навсегда ввести для всех народов единые правила, единую концепцию развития.
    — Мы не допустим, чтобы всё до такой степени запуталось.

    Навна хотела ещё о чём-то полюбопытствовать, но тут нараставшее по ходу беседы недоумение Русомира прорвалось наружу:
    — А зачем ты задаёшь мне такие странные вопросы, ответы на которые очевидны?
    — Затем, что прилетела из прошлого, в котором такие ответы вовсе не представлялись тебе очевидными…
    — Ясно, — понимающе кивнул Русомир, привычный к странствиям своей учительницы по разным мирам и временам. — Но в том прошлом я блуждал в политике, вот и цеплялся за всякие готовые схемы, избавляющие от необходимости самому шевелить мозгами. Теперь не блуждаю — и не боюсь сам думать.

    Навна всматривается в Русомира — не забывает, что он здесь только выглядит настоящим, а на самом деле создан её фантазией. Точно ли он таким станет и в реальном будущем? Не уклонилась ли опять она, изобразив его таким, от добросовестного прогноза к беспочвенной мечте? Пожалуй, не уклонилась. Да и не столь уж радикально он отличается от того Русомира, который в начале нашего века. Тот тоже порой пытается рассуждать подобным же образом — но банально путается, не привык к столь полной и безусловной ответственности за страну. А тут, в будущем, — уже привык.

    Она спросила:
    — Русомир, а тебе сейчас в чём труднее всего с людьми?
    — Вот я считаю, что каждому следует заниматься тем, что ему более всего по душе и чем он может принести наибольшую пользу всем. И у меня одно другому не противоречит. А у людей зачастую не так — человек хочет заниматься вовсе не тем, чем может быть наиболее полезен. Вот с таким противоречием труднее всего.
    — А может, наиболее полезен он может быть как раз тем, чего ему самому хочется, только этого так просто не разглядишь, вот и кажется, что его тянет к какой-то ерунде. Бывает же так.
    — Бывает. Вот и говорю: очень тут всё запутанно.
    — Так что поделаешь, распутывать надо. Это у глобалистов всё просто: выдумают, каким положено быть человеку, и под этот шаблон всех подгоняют, обрубая всё, что вроде бы лишнее. А мы признаём, что человек должен оставаться самим собой, а посему никуда нам от такого живого человека не деться, надо его как-то понимать…