Земной рай

    Идеальный теремок по-настоящему не понять, не видя того, что вокруг него. А вокруг него Земной рай — только в него столь дивное создание и способно встроиться, а в иной среде сгинет.

    Земной рай — состояние, которого в идеале желает достичь Земля.
    Главнейшая его черта — единство каждого человека с планетой, сопричастность  планетарной соборности. Каждый ощущает Землю как единое живое существо, желает о ней заботиться — причём собственным умом определяет, чем может помочь родной планете, поскольку видит взаимосвязь всего в мире, а значит, в состоянии без чужой указки найти самое подходящее для себя дело.
    Конечно, в чистом виде Земной рай недостижим. Зато он — ориентир, его сияние указывает общее направление естественного развития планеты — а Навне очень важно его видеть. Она же помнит, о чём говорила с Землёй, и хочет создать Русь не только для неё самой, но и для Земли — а потому надо знать, чего хочет сама Земля.

    А ведь это Навне в какой-то мере было известно даже в раннем детстве.
    Ещё тогда, когда она вроде ничего о жизни не знала и когда у неё — страшно подумать — даже и теремка не было, ей уже казалось самоочевидным, что главное — жить дружно, а потому лучшие люди те, кто умеет всех понять и всех примирить. Именно они достойны быть самыми уважаемыми, именно к ним все должны прислушиваться, добровольно признавать их право разрешать такие споры, в которых обычным людям не разобраться.
    Вроде такой взгляд на мир — просто запредельная наивность. Ведь на самом деле успех обычно сопутствует сильным людям, сплотившимся вокруг могучего вождя. Именно они оказываются наверху, именно их уважают больше всех. И словене не могли победить обров как раз потому, что уступали тем в организованности, не желали ввести единовластие, обрести большую силу за счёт свободы. Такова жизнь — но Навна же имела о ней лишь самое отрывочное представление. Она обитала в своём мире, который сама же и создала, став магнитом для боготворящих её детей. И потому по собственному опыту знала, что такое вообще возможно. Ну как ей не верить, что умеющий всех понять и всех примирить человек может быть самым уважаемым, коли она сама и была таким человеком — хотя бы в своём маленьком, но вполне реальном мире, населённом вполне живыми людьми, пусть даже карапузами, знающими жизнь ещё меньше, чем она? Такой свой опыт Навна без лишних сомнений переносила на весь мир: раз у меня так, то и везде должно быть так; а почему — не задумывалась.
    Но за такой наивностью — прозрение Земного рая: ведь он в главнейших своих чертах соответствует как раз тогдашним представлениям Навны, а не вроде бы глубоко знающих жизнь взрослых. Да, они более-менее знают то, что есть, — но это грузное, диктуемое тяжёлой реальностью знание погребает под собой способность различить то, что должно быть, иначе говоря — погребает Земной рай.

    Потом Навна делается взрослее, усваивает житейскую мудрость старших — без неё попросту не выжить. Но усваивает в меру. И потому Земной рай в её душе не погибает, а с боями отступает куда поглубже — и прочно закрепляется хотя бы в надсознании, ждёт своего часа. И час тот пробил лишь через столетие, когда Навна очутилась вдали от страшного Поля.

    И потому иногда нянька взмывает высоко-высоко; где-то там сама богиня Земля — и надо посоветоваться с ней насчёт нового теремка. Навна чувствует, что живительную колыбельную для Дингры может подсказать только сама Земля. Потому что не выжить Дингре, если планета её не примет.

    Однажды, когда Навна прохаживалась в раздумьях и сомнениях по Земному раю, богиня Земля подошла к ней и сказала:
    — Ничего не бойся, ни на что не озирайся, строй такой теремок, какой сама хочешь.
    — Так я хочу, чтобы он был идеальный… такой, что князьком достаёт до Земного рая.
    — Это не совсем идеальный получается. Не скромничай, говори, чего хочешь на самом деле.
    Ободренная такой поддержкой Навна наконец призналась сама себе, чего она по-настоящему хочет, и выпалила:
    — Теремок должен быть в Земном раю целиком!
    — Вот такой и строй.

    Навна долго гуляла по такому будущему теремку и вокруг него, а когда первый восторг прошёл, обратилась к Земле с вопросом:
    — Сам теремок идеален, а как насчёт живущего в нём народного идеала? Он ведь не может быть совершенен, он должен подстраиваться под тех людей, какие сейчас есть.
    — И пусть подстраивается. И люди будут на него равняться. Но в меру — не забывая, что над любым идеалом — Соборная Душа, облик теремка ею задаётся, а не живущими в нём идеалами, а у тебя же самое главное желание всегда одно, не так ли?
    — Конечно, — подтвердила Навна мечтательно. — Чтобы все мы жили дружно, и чтобы самыми уважаемыми были те, кто могут всех понять и примирить.
    — Вот эту истину и будет всегда излучать твой теремок — вообще в любых обстоятельствах, хоть бы даже никак с той истиной не стыкующихся. Он же не просто очередной, он — вечный, как бы там ни менялись идеалы внутри него.

    Тут Навна воодушевилась ещё больше — и возвела над Ильменем новый теремок — пятый, на сей раз — вечный, прямо в Земном раю пребывающий.

    А дальше пора всё-таки из вечности возвращаться к тому, что требует жизнь прямо сейчас: помочь плавающей в небесах Руси сойти в земной мир.
    Это следует продумать заранее. А не то возжелаешь слишком многого, без удержу размечтаешься — и очнёшься от грёз у разбитого корыта. Навна строит в воображении сказку, которую намерена непременно сделать былью, — а потому от реальности не слишком отрывается, опасаясь, что её замысел слишком приблизится к высшему идеалу — как Икар к солнцу. Беспрерывно летает из яви в вожделенную будущую Русь и обратно, прокладывая дорогу между ними. То, что есть, в её мыслях просветляется и оборачивается тем, что будет. Придаток словенской дружины превращается в настоящий самодостаточный народ, у которого принято своих детей растить, а не восполнять потери за счёт пришельцев. Как отец Навне когда-то говорил: «Я где-то там воюю, ты дома спокойно детей растишь — вот так должно быть». Ей самой это не удалось, зато теперь она подарит такую возможность другим.

     Наконец картина будущей Руси в душе и голове Навны обрела достаточную ясность; пора передать её народу.