Русское и советское

    А во внутрисоюзных делах склонность Русомира плестись за уицраором проявляется в усвоении характерного для красного Жругра смешивания русского народа с советским.

    Уицраорам вообще свойственно путать народ-этнос с народом-социумом. В главе «Дракон на воле» говорилось о том, как ещё Жругр Страшнейший силился поставить царя на вершину русского народа, толкуя тот не более как совокупность подданных. И у последующих русских уицраоров налицо подобные поползновения. При романовском Жругре они особенно рельефно выразились в концепции триединого русского народа. В ней настоящий русский народ разжалован в некую великорусскую часть русского народа — ради того, чтобы чисто формально, по-уицраорски, записать украинцев и белорусов в русские. Для Навны такое «записывание в русские» — нелепость. Она же лучше всех знает, что принадлежность человека к народу зависит не от бумажек, а от внутреннего единства человека со своей Соборной Душой и с народом.
    Красный Жругр от той концепции открестился, зато склонен трактовать советский народ не просто как социум, совокупность граждан одного государства, но и как новый этнос, в котором со временем растворятся все народы страны (а в перспективе — всей планеты). Однако таким Русомира не увлечь — он не желает растворения русского народа в чём бы то ни было. Поэтому на стыке воззрений уицраора и народного идеала образуется нечто компромиссное — идея всеобщей русификации. Правда, Русомир вовсе не жаждет сделать всех русскими — он всего лишь уповает на то, что другие народы станут более похожими на русских, а потому более схожими между собой — благодаря чему смогут жить дружно. И, конечно, он не сомневается, что вершина русского народа — его Соборная Душа. А Жругр стремится именно к слиянию всех в один народ, видимой вершиной которого является всесильный глава государства, а скрытой настоящей — сам уицраор. Такая у него стратегия: с одной стороны, записать в русские всех проживающих в нашей стране, а с другой — толковать саму русскость как прежде всего связь с государством.
    Вообще-то некоторое смешивание русского с советским — дело неизбежное, и Навна воспринимает такое спокойно.  Зачастую говорят «русский», а подразумевают «советский», и наоборот; и во многих случаях это звучит естественно. Но надо меру знать — а уицраор её не знает, он на полном серьёзе настроен стереть грань между русским и советским.
    А Навна путать свой народ с чужими совершенно не склонна. И всегда помнит, что её народ — также народ Дингры. А потому нацелена на воспитание тех, чьи родители — русские, а не на русификацию инородцев. Надо своих детей растить, а не восполнять потери за счёт пришельцев — это Навне было ясно ещё тогда, когда она превращала свободных словен в русь. А к втягиванию в состав русского народа людей со стороны у неё отношение сложное. Уместно ли оно — тут надо в каждом отдельном случае смотреть отдельно. И притом такой приток людей извне всегда имеет второстепенное значение — он не спасёт, если захиреет русская семья.

    Русомир одним ухом слушает Навну, другим — Жругра, так что имеет некое двойственное представление о том, что есть русский народ и как он соотносится с советским. И пора с этой двойственностью заканчивать — в данном принципиальном вопросе русский народный идеал должен твёрдо следовать за русской Соборной Душой и вести народ тем же путём.
    Навне безумно хочется побыстрее такого добиться. Но она — не фанатичка, рвущаяся напролом без учёта обстоятельств, она — Учительница. И видит, что тут лучше идти в обход, а именно — сначала помочь Русомиру глубже понять советский идеал. Ведь отношение к нему у Русомира гораздо серьёзнее, чем у Навны и Жругра. Тем ясно, что советский народ — явление преходящее. По мнению Жругра, этой общности суждено постепенно втянуть в себя всех живущих на планете и превратиться в коммунистическое общечеловечество. А с точки зрения Навны, советский народ — среда, в которой русский народ избавится от своей простонародности. Так что временность советского народа очевидна как русской богине, так и её коню. Тогда как Русомир гораздо меньше задумывается о дальней перспективе, намного глубже погружён в современность, и в его глазах советский народ — нечто прочное и долговечное. И притом своё. До революции Русомир находился в тени Верхомира — а в Союзе стал самым значимым из народных идеалов, а посему ощущает себя идеалом не только русским, но и (с оговорками) советским. И Навна помогает Русомиру  дойти в понимании советского идеала до предела, до ясного понимания того, чем этот идеал прекрасен — и в чём его непреодолимая ограниченность. Так что наставляет своего ученика:
    — Будь хозяином своей страны. «Моя хата с краю» — это просто и неправильно. Учить жизни всё человечество — тоже просто и тоже неправильно. А вот быть хозяином своей страны — трудно, зато правильно. Делай страну в самом деле Советским Союзом.

    И вправду, название Советский Союз, предполагающее именно самоорганизацию снизу, от избираемых людьми Советов, уже само по себе обличает неестественность сложившихся между народом и властью отношений. Цель — построение коммунизма — спущена сверху, и пересмотреть её народу не дозволяется. Хотя по идее Советская власть должна действовать как народ укажет, причём указать он может что угодно — даже заменить коммунизм иной целью. Но народ должен дорасти до того, чтобы указывать цель разумно.
    И Русомир растёт — не ведая ещё, до чего дорастёт. Он не видит, что советский народ, взяв власть в свои руки, неминуемо рассыплется. Как только власть будет выстраиваться снизу — тут же некоторые народы захотят отделиться, а другие (в том числе сам русский народ) начнут обставлять свою готовность остаться в Союзе такими условиями, что непременно перессорятся, и дело закончится опять же разделением — хорошо ещё, если мирным. Русомир не сознаёт по-настоящему, до какой степени существование советской общности зависит от всевластия партии, крайне преувеличивает свою способность вести за собой все народы Союза. Ему кажется, что и при полном народовластии все будут мыслить примерно так же, как русские, а потому и голосовать станут соответственно — и ни к какому развалу Союза демократизация не приведёт.
    А вот Навна отчётливо видит, сколь глубоки и прочны различия между народами Союза, и не представляет, как предотвратить его распад при переходе к демократии. А потому очень беспокоится за многие миллионы русских, которые живут за пределами РСФСР, — они же при таком повороте дела окажутся вне русского государства.