Идея и наполнение
Пока Россия тратила все силы на то, чтобы надёжно защититься от Азии, Западная Европа быстро развивалась по самым разным направлениям. Руси надо усваивать её достижения — и чтобы лучше жить, и чтобы окончательно обезопаситься от Азии, и чтобы защититься от самой же усиливающейся Европы. И Россия в самом деле училась у Европы — но слишком умеренно. Необходимость учиться гораздо активнее, очевидная Яросвету и Навне, вызывала большие сомнения у Русомира, а уж у русского народа в целом — и подавно. Вот когда Россия отстанет настолько, что западные войска будут нас громить, как конкистадоры индейцев, — лишь тогда необходимость ускоренного развития возьмёт нас за горло, но будет поздно. Сравнительно легко идею европеизации мог усвоить разве что верхний, служилый слой общества. Иначе говоря, Навна должна дать европейское воспитание Верхомиру, оставив в покое Русомира. Так необходимость догонять Европу наложилась на идею превращения дворянства в сплочённую силу.
Если бы Жругр к тому времени вовсе закоснел и не пожелал возглавлять переустройство России, пришлось бы его менять, что означало новую смуту. Но он внял настояниям Навны и нацелился на коренные реформы. Проводил их, естественно, по-медвежьи, да и исполнители его воли были далеки от идеала, отсюда потрясения и дикие перекосы.
Сам по себе уицраор почти столетнего возраста проводить столь радикальные преобразования не способен. Жругр тут — ведомый, а главной движущей силой петровских реформ стал Верхомир. Он на глазах окончательно отделяется от Русомира (из общенародного идеала превращавшегося в простонародный), делаясь уже определённо особым дворянским идеалом с европейским лицом.
Стратегию Верхомира можно в самом общем виде обозначить так: Россия должна стать Европой, европеизация — это и есть развитие, а возглавляют его дворяне. Конечно, это весьма исковерканное понимание прогресса. Главнейших изъянов у него два.
Во-первых, подгонять свою цивилизацию под чужую — занятие крайне сомнительное, неминуемо вызывающее кучу самых разнообразных издержек. А в данном случае их предостаточно, обезьянничанье самого разного рода, одно внедрение курения чего стоит. Однако критиковать легко, а что можно было предложить взамен европеизации? Да, вообще-то надо равняться на идеальную Русь, а не на реальную Европу, но кто ту идеальную Русь ясно видит и может проложить путь к ней? А Европа — вот она, готовый ориентир.
Во-вторых, реформы, возглавляемые дворянством, — явление вообще двусмысленное. Дворяне — военно-управленческий слой, по самой своей сути ориентированный на охранение того, что есть (возможно также — на захват чужого), а не на развитие страны. Но что остаётся делать, если дворянство — единственная сила в стране, способная действовать согласованно?
Так что и выбора, в сущности, не было.
Из всего, что Верхомир тогда привнёс в русскую соборность, для Навны главным было то, что лишь немногие замечали. Что именно?
Верхомир уже усвоил, что должен от нынешней Руси идти к Руси будущего. Наиболее важна именно сама по себе эта идея, именно в таком самом общем виде, без наполнения. Раньше ведь она в соборном мире не могла нигде закрепиться. Ею могли руководствоваться разве что отдельные люди, равняющиеся прямо на Яросвета, — вопреки соборности. А Верхомир — идеал хотя бы небольшой, но зато господствующей, части русского народа, и для неё он сделал такой взгляд на жизнь нормой, теперь хотя бы дворянские дети могут его усваивать с рождения как нечто обычное и правильное. Сам Верхомир не очень сознавал истинное значение совершённого им прорыва, для него глубинная суть дела заслонялась тем, что было на виду в ту эпоху. Он искренне смотрел на Европу как на идеал и на дворянство как на естественную движущую силу прогресса, не понимая, что всё это — лишь временное наполнение той главной идеи, которая в будущем продолжит свою жизнь независимо от Европы и дворянства. Зато Навна отлично понимала — и потому готова была терпеть перекосы, которыми сопровождалось нынешнее первоначальное внедрение той идеи.
Естественно, Навна видела, что петровское подобие всенародного дела слишком кривое, да и всенародным является лишь в том смысле, что в него силой государства вовлечён весь народ. Верхомир вёл за собой Жругра, а тот тащил Русомира. Однако же, Русомир упирался не слишком, гораздо больше помогал, чем мешал. Упрись он по-настоящему — новый Стенька Разин поднял бы весь народ, поставив крест и на реформах и на дворянстве… а может, и на России тоже — вот это последнее Русомир чувствовал, потому и не слишком бунтовал. И Навна ему неустанно напоминала:
— Верхомир прокладывает путь для тебя, дорогу прорубает. Гляди на него, учись… в том числе на его ошибках и сумасбродствах. И смотри внимательнее на ту цель, к которой он так ретиво рвётся.
— Глупая цель, смотреть не на что… да и просто не разобрать ничего.
— А ты разглядывай её повнимательнее — и постепенно увидишь свою цель, правильную.
— Вроде нечего там разглядывать…
«Знал бы ты, как я жажду видеть именно тебя, а не Верхомира, рвущимся к такой цели — настоящей, а не нынешней!» — подумала Навна, но ничего не сказала (сколько можно повторять без толку) и в очередной раз улетела в будущее, где эта мечта уже воплощена. Надо же подзарядиться от выглядящей явью мечты — а то реальность такова, что от прикосновения к ней иной раз сильно разряжаешься.