Власть-невидимка
Открываем «Круг Земной», а именно — «Сагу об Олаве Святом». Она повествует о правлении норвежского конунга Олава Толстого (позднее его прозовут Святым).
Тут ситуация не столь трагична, как у готов перед лицом гуннского нашествия, однако укрепление власти тоже необходимо — иначе нельзя надёжно обеспечить ни порядок в стране, ни даже её независимость (угроза со стороны Дании и Швеции была существенной). А власть не может быть прочной, пока государственная служба не станет почётной в глазах общества.
А что на деле?
Человека, как от веку ведётся, оценивают в первую очередь по знатности. Если хёвдинг хорошо служит конунгу, то тем самым в глазах народа несколько поднимается — но не очень, этот приобретённый службой почёт считается всего лишь довеском к почёту, основанному на родовитости. А если благодаря службе возвысился простой человек, то его считают, в сущности, всего лишь удачливым рабом конунга. Вот что, к примеру, как-то сказал конунгу один из знатнейших людей Норвегии, Эрлинг Скьяльгссон:
— Я охотно склоняю голову перед тобой, Олав конунг, но мне было бы трудно кланяться Ториру Тюленю, который рождён рабом и происходит из рабского рода, хотя он Ваш управитель, или другим людям, которые не выше родом, чем он, хотя они у Вас и в чести.
Вдумаемся в смысл этой фразы — она отражает самую суть норманского (и германского вообще) отношения к обществу и власти.
Эрлинг никоим образом не отрицает, что Олав выше его (ведь Олав — из рода конунгов, а Эрлинг — нет), а вот его слугам подчиняться не желает. Но они же — всего лишь проводники воли конунга, в конечном счёте — представители государства. Но попробуй усвой эту вроде бы простую истину, коли её отвергает сам народный идеал! Люди зажаты между враждующими уицраором и идеалом. За идеал держатся в силу традиций, а уицраору подчиняются разве что по принуждению.
Как бы не замечают власть. Могут признавать её силу и из страха ей подчиняться, но саму сущность власти не видят, а потому не испытывают уважения к тем, кто ей служит. Вот жизненный путь, указываемый народным идеалом, — по нему и иди, власть не учитывается.
Пожалуй, менее всего считаются с уицраором там, докуда он с трудом дотягивается, — на крайнем севере Норвегии, в Халогаланде. В тех краях крепче иллюзия, что можно прямолинейно следовать путём народного идеала. Рассмотрим на примере, чем это оборачивается.
Жил в Халогаланде молодой хёвдинг Асбьёрн. Он, ради поддержания своего престижа, регулярно устраивал многолюдные пиры. Но, ввиду недорода, припасов стало не хватать. Мать Асбьёрна Сигрид (сестра вышеупомянутого Эрлинга) уговаривала его обойтись пока без пиров или хотя бы созывать их пореже. Он не слушает — и в кладовых уже гуляет ветер. Придётся съездить на юг страны, закупить всё необходимое.
Но незадолго до того конунг запретил вывозить из южной части страны продовольствие. По логике уицраора, конунг имеет право так сделать, исходя из общего блага, и не обязан каждому доказывать правильность своего решения. Однако Асбьёрн уицраора в упор не видит, ориентируется только на народный идеал. А тот, по своему обыкновению глядя на власть так, словно она где-то в параллельном мире, подзадоривает Асбьёрна:
— Ты — большой хёвдинг, у тебя такая влиятельная родня, тебе неприлично отступать перед всякими запретами. Если рабы конунга и пронюхают — едва ли посмеют тебя тронуть.
И Асбьёрн отплыл на юг, где заглянул к Эрлингу. При встрече тот указывает племяннику, что надо бы вести себя осмотрительнее, слишком уж они там на далёком севере недооценивают силу конунга; Асбьёрн же давит на то, что нам не пристало никого бояться. Эрлинг тоже старается соответствовать идеалу; в итоге он отмахнулся от дурных предчувствий и продал-таки племяннику съестные припасы. На обратном пути корабль Асбьёрна перехватил тот самый Торир Тюлень, о котором Эрлинг ранее столь высокомерно отзывался, — и конфисковал груз; наглядно доказал, что государство отнюдь не в параллельном мире и считаться с ним всё-таки придётся, что бы там ни вещал народный идеал. Асбьёрн вернулся домой с пустыми руками, а главное — глубоко уязвлённый.
— Ты вляпался в беду по собственному легкомыслию, — пытается образумить его Соборная Душа. — Ну зачем было надрывать хозяйство пирами, если такая обстановка? А запретил конунг вывозить припасы на север — так ему виднее; сейчас запретил — потом разрешит. И не вздумай мстить Ториру Тюленю — он всего лишь исправно несёт службу! Одну глупость ты уже сделал — так остановись хотя бы теперь!
Но Асбьёрн глух к голосу Соборной Души, зато по-прежнему внимает народному идеалу, а тот твердит своё:
— Твой отец устраивал пиры трижды в год — и тебе нечего от него отставать, и никто не смеет тебе мешать. А тут что? Безродный выскочка Тюлень тебя ограбил — и заслуживает смерти!
Да ещё и другой дядя Асбьёрна, Торир Собака (прозвище в данном случае не оскорбительное, а указывающее на крутой нрав, видимо), самый влиятельный из хёвдингов Халогаланда, иронизирует по поводу столь неудачной поездки племянника, тем самым подталкивая его к решительным действиям. Не вынеся унижения, Асбьёрн вновь отправился на юг и снёс голову Ториру Тюленю, да ещё и прямо на глазах у конунга.
Олав намеревался казнить убийцу, но на выручку тому явился Эрлинг с целым войском. Между конунгом и Эрлингом происходит любопытная беседа, показывающая, что они попросту не вполне понимают друг друга — логика слишком разная. Эрлинг полагает, что всего лишь заступается за родича, для него эта передряга — частное дело, с политикой не связанное, он вообще-то не против власти. Но силы Эрлинга столь велики, что его заступничество по масштабу и решительности напоминает форменный мятеж; прояви стороны меньше гибкости — дело могло обернуться настоящей войной.
Тут оторванность народного идеала от жизни предстаёт во всей красе. Равняющиеся на него хёвдинги фактически решают судьбу Норвегии (конунг может править либо в согласии с ними, либо используя их рознь — против сплотившихся хёвдингов ему не устоять), так что объективно они — фигуры самые что ни на есть политические. Но не сознают себя таковыми, поскольку их идеал тонет в частной жизни, живёт в прошлом, где сколь-нибудь сильного государства ещё нет. И сейчас его не видят. Хёвдинги хотят всего лишь, чтобы конунг как можно меньше мешал им жить их привычной жизнью.
Конунг пошёл на попятную, назначил Асбьёрну гораздо более мягкое наказание: самому исполнять обязанности убитого им, да и то не немедленно — пока может съездить на север, уладить домашние дела. Эрлинг и Асбьёрн согласились — надо же как-то замять дело. Они всё-таки готовы — под давлением здравого смысла — нескольку отклониться от указываемого идеалом пути, принять компромисс. Но не тут-то было. Торир Собака ещё более верен идеалу, чем они. Он сурово вопросил вернувшегося в Халогаланд племянника:
— Ты, наверное, думаешь, что отомстил за то унижение, которое тебе пришлось испытать, когда тебя ограбили осенью?
— Да, — сказал Асбьёрн. — А как ты думаешь, родич?
— Я это тебе сейчас скажу, — отвечал Торир. — Твое плавание на юг покрыло тебя позором, но этот позор ещё можно было как-то смыть, а вот это твое плавание покроет позором и тебя, и твоих родичей, если ты и вправду станешь рабом конунга и сравняешься с худшим из людей — Ториром Тюленем. Ты поступишь как настоящий мужчина, если останешься здесь в своей усадьбе. А мы, твои родичи, постараемся, чтобы ты никогда больше не попадал в такую беду.
Итак, конфискация незаконно приобретённого товара безоговорочно приравнивается к грабежу, убитый за верность интересам государства Торир Тюлень — худший из людей, ну а то, что Асбьёрн, отказавшись выполнить решение Олава, неминуемо навлечёт на себя гибель, просто игнорируется.
Тут надо ясно понимать, что Торир Собака — не враг конунгу Олаву и, тем более, государству вообще, не ищет ссоры с ними — он просто видит их сквозь народный идеал и потому воспринимает искажённо, даже не очень серьёзно. Следует путём, который с детства привык считать единственно достойным, не заботясь о последствиях: живу, как подобает хёвдингу, — и будь что будет.
Под давлением его авторитета Асбьёрн решил на службу к конунгу не являться.
Соборная Душа убеждает совсем оторвавшихся от реальности халогаландцев одуматься:
— Вы что делаете?! Нельзя разбудить медведя в берлоге и самому улечься рядом спать; надо его либо тут же убить, либо не тревожить вовсе, пусть дальше лапу сосёт. Так и с конунгом — надо или свергнуть его (союзники найдутся — Олав уже многим насолил) или подчиняться ему, но довести его до бешенства и после этого жить как ни в чём не бывало… он же Асбьёрна теперь убьёт непременно, просто вынужден будет убить!
Но тем её не понять. Сами глухие к голосу уицраора, не чувствуют, какую бурю вызвали в душах его приверженцев.
Кипящий гневом уицраор сверлит Олава:
— Асбьёрн убил ни за что твоего верного слугу, отделался лёгким наказанием, но даже и его нести не намерен; он тебя ни во что не ставит. Да кто будет тебе подчиняться, коли стерпишь такое поношение? И кто захочет тебе служить, если твоих людей убивают безнаказанно?
Конунг загнан в угол — и принимает единственно возможное решение. Правда, затруднительно вытащить виноватого с севера и казнить; сделали проще: вскоре Асбьёрн пал от руки подосланного Олавом убийцы. И когда после похорон Торир Собака уже стоял у своего корабля, собираясь отплыть домой, к нему подошла мать убитого:
— Вот мой сын Асбьёрн и послушал твоего доброго совета, Торир. Он не успел отблагодарить за то, за что стоило. И хотя я не смогу сделать этого так, как он сделал бы это сам, я всё же хочу сделать, что могу. Вот подарок, который я хочу тебе дать, и я надеюсь, что он тебе пригодится, — и она показала ему копьё. — Вот копьё, которое пронзило моего сына Асбьёрна. На нём ещё видна кровь. Так ты лучше запомнишь, что оно было в ране, которую ты видел на теле твоего племянника Асбьёрна. Ты поступил бы доблестно, если бы так метнул это копьё, что оно вонзилось бы в грудь Олава Толстого, и я назову тебя самым ничтожным из людей, если ты не отомстишь за Асбьёрна.
С этими словами она повернулась и ушла. Торир был так разгневан её словами, что не смог ничего вымолвить. Он уже ничего перед собой не видел, ни копья, ни сходней, и свалился бы со сходней в воду, если бы его люди не помогли ему взойти на корабль.
Торира так потрясло вовсе не напоминание о мести. Отомстить за племянника он, несомненно, и без того намеревался — это его прямая обязанность, по тогдашним понятиям. Но Сигрид сказала нечто, вовсе не стыкующееся с указаниями народного идеала. И теперь тот пытается убедить Торира в никчёмности её слов:
— Мало ли что женщина может наговорить, находясь в таком горе, не принимай близко к сердцу. В смерти Асбьёрна ты неповинен. Ты всего лишь напомнил ему о том, о чём более далёкие от меня люди помалкивали, — о том, как должен был вести себя настоящий хёвдинг в таких обстоятельствах; тут ты просто вернул его на правильный путь — и не в ответе за последствия. А то, что Сигрид призывает тебя убить конунга, — ни с чем не сообразно. Где такое видано, чтобы в отместку за обычного хёвдинга убивали самого конунга? Так не принято. Не слушай Сигрид, действуй по обычаю. У тебя убили родственника, так что твоей жертвой должен стать либо сам убийца, либо кто-то из его родни — словом, до кого сумеешь дотянуться, а требовать от тебя чего-то большего никто не смеет.
Торир потом перешёл на сторону датского конунга Кнуда, тоже претендовавшего на власть над Норвегией, и в самом деле лично убил Олава. Сложно сказать, в какой мере это можно считать сознательным выполнением требования Сигрид; ведь в ту же сторону Торира тащила и сама логика развития событий, а о его мыслях в саге не говорится — только о действиях. Но это всё второстепенно, куда важнее другой вопрос. Почему Сигрид винит Торира в гибели её сына, почему всеми уважаемый Торир в её глазах какой-то неправильный, а исправиться может не иначе, как убив самого конунга? Если отложить в сторону личную трагедию и глянуть на дело чисто с точки зрения блага Норвегии, то права Сигрид или нет?
Полностью права. Сама Соборная Душа на её месте сказала бы Ториру примерно следующее: «От вас, хёвдингов, зависит всё в стране — так почему вы мыслите просто как частные лица, думаете лишь о личной и родовой выгоде, личной и родовой чести? А о стране кто заботиться должен? Ты считаешь Олава плохим конунгом? Так объединись с другими недовольными, свергните Олава и передайте власть в более подходящие руки. А если думаешь, что Олава некем заменить, так не мути воду и подчиняйся ему. Вот два достойных решения — выбирай из них. А ты ни слушаться Олава не желаешь, ни выступить против него, а просто пытаешься его как бы не замечать, и вот уже сгубил племянника — так хоть сейчас одумайся».
Сигрид сказала по большому счёту то же, только по-своему. И относится сказанное ко всей аристократии: уж если вы объективно, ввиду своего могущества, являетесь политиками — так и мыслите как политики.