Испуганная сказка
Это продолжение рассказа «Живая сторона света» . Действие происходит три месяца спустя, в сентябре. Митрофан и его бывший одноклассник по прозвищу Лунатик подошли со стороны дороги к той самой осине в полтора обхвата, через которую можно проникнуть в Завтрашнюю Россию.
I
— Точно она, — сказал Митрофан уверенно.
Лунатик ткнул в осину рукой:
— Дерево как дерево, где тут портал?
— Может, не всегда открыт или не для всех…
— Может… — Лунатик обходит осину, тыкает второй, раз, третий — а на четвёртый кисть руки исчезает в дереве. Помедлив, Лунатик вернул её в наше пространство, задумчиво оглядел и объявил:
— Посмотрю, что там.
Тут Митрофан пожалел о том, что честно показал ему именно ту осину, а не первую попавшуюся. И даже о том, что вообще рассказал о своих похождениях в параллельном мире. Но как не рассказать, если страшно хотелось с кем-нибудь поделиться, а из всех знакомых поговорить о столь странных вещах можно, пожалуй, лишь с Лунатиком? Тем более что на деле разговор пошёл намного легче, чем предполагал Митрофан. Лунатик не высказал никаких сомнений (и тем более предположений типа «Сколько ты перед тем выпил?»), а просто попросил показать ту осину. И хотя Митрофан опасался, как бы чего не вышло, но отказаться или подсунуть Лунатику вместо портала обычное дерево в такой ситуации было даже как-то неприлично. Но он надеялся, что Лунатик или не решится проникнуть в иной мир, или не сможет (действительно, кто знает, всегда ли и для всех ли открыт портал?).
Лунатик тоже не знал, сможет ли туда проникнуть, а если да, то сможет ли вернуться назад; но что ему туда непременно надо — сомнений нет.
Дело в том, что рассказ Митрофана о лесных блужданиях попал в резонанс с настроением самого Лунатика, который тоже ощущал себя заблудившимся — только не в тайге, а в самой жизни.
На то он и Лунатик, что никогда не желал сосредоточиться на личных делах, всегда рвался участвовать в преображении всей страны (и даже всего мира, если получится). Но по какому плану преображать? Лунатик успел побывать активным сторонником нескольких очень разных идеологий (каких именно — для нашего рассказа значения не имеет) — и во всех глубоко разочаровался. И теперь склонен полагать, что спасительной теории пока не существует вовсе. Когда-нибудь появится — но что делать сейчас? Жизнь ведь уходит. В таком состоянии за любую соломинку ухватишься.
Рассказ Митрофана и оказался такой соломинкой. А упоминание о мёртвой стороне света Лунатика буквально резануло: «Для меня все стороны мёртвые. Вот и сижу на пеньке, не зная, куда податься. А если в Завтрашней России есть та верная идеология, которую я ищу, то туда мне и надо идти, там для меня и живая сторона света. Погляжу — а там уж подумаю, что делать дальше. Ну да, может, Митрофан меня зачем-то разыгрывает, а может, у него крыша поехала, или ещё что-то… но чего гадать, когда можно просто пойти и проверить?»
И где-то в стороне от таких размышлений смутное чувство, что он когда-то давно уже бывал в Завтрашней России. Когда, как — не вспоминается, да сейчас и некогда вспоминать. Но чувство это очень укрепляло как готовность Лунатика побывать в том мире, так и надежду на то, что от этого будет толк.
Вот так они и оказались здесь.
— Да ну, брось… — пробормотал Митрофан растерянно. — Совсем не факт, что вернёшься, мало ли что может случиться…
— Да я никуда там и не пойду. Мне для начала лучше не бродить там туда-сюда, а поговорить с самим Дедом. А его я подожду прямо у портала.
— И дождёшься?
— Думаешь, ты встретился с Дедом случайно?
— Не знаю. Странно всё это.
— А я объясню. Наверняка порталы с той стороны под наблюдением. Достаточно поставить где-нибудь у портала видеокамеру, которая при появлении человека посылает сигнал кому надо — то есть Деду, вероятно. Разве это сложно устроить?
— Несложно, пожалуй. И не только сигнал передаст, но и картинку тоже, — согласился Митрофан. — Получается, Дед не так прост…
— Иначе говоря, едва ли он просто частное лицо.
— Ну да, он может оказаться кем угодно. И тем меньше хочется с ним связываться.
«Так тебе есть что терять, а у меня все стороны света мёртвые, кроме этого портала. Конечно, и она может оказаться мёртвой — но, опять же, что мне терять?» — подумал Лунатик и собрался шагнуть в портал.
— Но мы же знаем про тот мир лишь со слов некого подозрительного Деда, а что там на самом деле — вопрос! — попытался образумить его Митрофан. — Да и что мы смыслим во всяких там порталах? Сунешься туда, а тебя там закинет чёрт знает куда — и не выберешься!
— Я недолго, — ответил Лунатик — и скрылся в осине.
II
Проникнув таким образом в Завтрашний мир, он сначала глянул на ближние деревья, признаков видеокамеры не обнаружил, чему и не удивился — наверняка она хорошо замаскирована. Послышался звук мотоцикла — приближающийся и затем удаляющийся. Ясно, в этом мире дорога проходит там же, где и в нашем, — что ожидаемо. Лунатик прогулялся вокруг портала, немного поел завтрашней (или как её назвать?) черники. И скоро, глянув в сторону дороги, заметил между деревьями человека. Скорее всего, тот подъехал на велосипеде (поскольку никакого шума перед тем слышно не было).
«Что ж, если встреча Митрофана с Дедом всё-таки могла оказаться случайностью, то вторая такая случайность — совсем за гранью фантастики, — рассудил Лунатик. — Да и идёт он прямиком сюда. Так что всё верно, порталы под наблюдением. Однако… какой же это Дед? Скорее, Внук…»
Да, к Лунатику (ну или к порталу, или к осине — тут всё едино) приближался мальчик лет десяти-одиннадцати. Одет чуть ли не по-домашнему. Впрочем, это не диво, Лунатик ведь тоже экипирован не так уж серьёзно — погода хорошая, а насекомых сейчас уже мало, разве что лосиная блоха кое-где может напасть, но не защищаться же от такой мелкой пакости капюшоном с сеткой. Странным могло показаться иное: мальчик совсем налегке, с пустыми руками, а что можно делать в таком виде в лесу, далеко от жилья? Впрочем, для Лунатика это отнюдь не странность, а лишнее доказательство правильности его предположений.
Так что Лунатик не стал темнить, а просто пошёл навстречу Внуку (будем его так называть).
Когда между ними оставалось метров пятьдесят, мальчик вдруг сделал несколько шагов в сторону и остановился, что-то разглядывая. Лунатик приблизился — и увидел большой муравейник, у которого верхняя половина сильно разворошёна, и там снуют полчища муравьёв, пытаясь как-то восстановить своё жилище.
— Судя по всему, медведь, — сказал Внук с облегчением. — Тогда ещё ладно…
— Почему? — поинтересовался Лунатик.
— Так какой спрос с медведя? А то я подумал, что гад какой-нибудь двуногий. Нельзя животных убивать.
Насчёт муравейника Лунатик был вполне солидарен с собеседником, но за последние слова уцепился — просто потому, что не мог сообразить, о чём говорить с неизвестным в непонятной обстановке, а раз так, то лучше для начала идти по той колее, какая уже наметилась. А потому спросил:
— Так тогда и охотиться нельзя?
— Нельзя.
— И даже рыбачить?
— А какая разница? Тоже убийство.
— А вот с другой стороны глянем. Если, к примеру, волков не отстреливать, их слишком много разведётся. Они же даже и сейчас зверей режут только так. У вас из деревни собак не таскали никогда разве?
— Таскают, — подтвердил Внук очень грустно. — Зимой нашего Фокса прямо от дома унесли.
— Видишь, как всё непросто.
— Всё равно можно это как-то решить… — промолвил юный защитник природы совсем уж неопределённо.
«Перевоспитанием волков, что ли?» — хотелось съязвить Лунатику, но он удержался — потому что узнал в собеседнике себя в таком же возрасте.
Фантазии у школьника Лунатика возникали во множестве — большей частью такие, что теперь и вспомнить смешно (да многое и забылось). В том числе, кстати, и по защите животных — только не столь радикальные, как у Внука, да и вообще это не было для Лунатика главным. Впрочем, детали не так важны — мечты у каждого могут быть свои, а главное у обоих мечтателей одно: желание в корне улучшить мир, в котором живёшь, — и непонимание того, насколько же на самом деле всё запутанно. Понимание пришло потом, со временем. И к Внуку так же придёт.
Лунатик аккуратно смахнул с сапога двух лезущих вверх муравьёв и предложил:
— Отойдём всё-таки от муравейника, а то ведь раздавим кого-то ненароком.
Отошли немного. Лунатик спросил:
— Так у вас охоты и рыбалки нет?
— Есть, — сердито ответил парнишка. — Мало кто считает, что их надо запретить. Даже из ребят мало кто, а из взрослых — тем более. Я на эту тему большей частью в интернете общаюсь с единомышленниками, а так, вживую, почти не с кем. Только и слышу, что это у меня заскоки, перегибы, детский максимализм и всё такое.
— А в чём именно видят заскоки? В том, что хочешь покончить с охотой и рыбалкой или в том, что вообще берёшься рассуждать о таких больших делах?
— Конечно из-за того, что не согласны насчёт охоты и рыбалки. А за то, что вообще о таком думаю и рассуждаю, вовсе не осуждают. Наоборот, говорят, что надо глубже этим заниматься, более упорядоченно, чтобы у меня составилась более целостная картина мира. Тогда, мол, перегибы выпрямятся и заскоки ускачут.
— Да если бы мне в твоём возрасте хоть каждый день тыкали моими перегибами и заскоками, то я был бы очень счастлив, — заметил Лунатик.
— Да ну…
— Именно так. Заскоки у каждого есть, а потому есть и их критика, и она часто полезна, всё это нормально, это просто жизнь. Гораздо хуже, когда учат, что думать не надо вообще.
— Это как? — опешил Внук.
— Во всяком случае, не думать ни о чём, что за пределами частной жизни, — уточнил Лунатик.
— Что, в школе вам так прямо и говорили?!
— Да мало ли что в школе прямо говорят… Я про другое, про давление общества в целом. А оно как раз заставляет человека заботиться лишь о том, что его лично напрямую затрагивает.
— Ну а понимать мир в целом, жизнь в целом?
— Считается, что про это пусть начальство думает, а мы люди маленькие.
— Кошмар… Но вас же в этом так и не убедили?
— Не убедили, — подтвердил Лунатик. — И потому я здесь.
Внук глядит вопросительно — но, впрочем, без удивления. Лунатик немного помедлил, размышляя, уместно ли спрашивать Внука о том, о чём хотел спросить Деда. Решил, что уместно, и задал вопрос:
— У вас ведь есть долгосрочный план развития страны?
— Долгосрочный — это какой?
— Ну знаешь, наверное, раньше был марксизм-ленинизм…
— Знаю, нам рассказывали. Тогда строили коммунизм… в общем, я понял, что такое долгосрочный план. Какая-то цель, которую хотят достичь через несколько поколений.
— Да. И какая у вас цель вместо коммунизма?
— Никакой.
— Как?! А вместо марксизма-ленинизма у вас какая идеология?
— Тоже никакой.
— Но… как же в таком случае вы представляете себе будущее?
— Кто как.
III
Такого поворота дела Лунатик не ожидал. Он убеждён, что без государственной идеологии (причём не абы какой, а соответствующей требованиям жизни) прогресс невозможен. И если Завтрашняя Россия намного лучше нашей, то там такая идеология должна быть непременно.
«Или Внук просто по малолетству не в курсе? Но государственная идеология и в школе должна проявляться; ну там что-то вроде октябрят, пионеров и прочего; без этого никак. А разве можно учиться в школе и не знать об этом? Выходит, и впрямь нет идеологии. Как же так? А может, чёрт возьми, нам с Митрофаном просто мозги пудрят насчёт того, что тут люди такие сознательные, а на самом деле никакая тут не Завтрашняя Россия, а просто какая-то параллельная, не лучше нашей? И тогда что хорошего я тут могу найти? Тогда и тут у меня очередная мёртвая сторона света».
А Внук сказал:
— Но это же, по-нашему, суеверие…
— Что?
— Вера в то, что может быть какой-то план на много поколений вперёд.
— Да почему бы ему не быть?
— Потому что всего не предусмотришь. Жизнь будет уже другая. И люди, которые тогда будут жить, сами разберутся, что надо делать. Почему они обязаны следовать плану, написанному когда-то давно? Почему какое-то одно поколение может решать за потомков? Потом люди станут глупее, что ли?
Похоже, на сей раз Внук просто повторял то, что слышал от старших, излагал общепринятое мнение — но чувствовалось, что и сам его вполне разделяет. Так что
оппозиционер он, пожалуй, лишь в вопросе об отношении к животным (а может, и ещё в чём-то), но не в главном.
Собравшись с мыслями, Лунатик подошёл к делу с иной стороны:
— Я не говорю, что потом люди станут глупее. Но общепризнанный план развития нужен для того, чтобы на его основе разрешать споры. Не могут люди договориться — глядят, как там в плане, — и действуют соответственно.
— Ну, это у вас так…
— Если бы у нас было так! Так лишь должно быть, а на деле ничего такого нет. Марксизм-ленинизм своё отжил, а на его месте так до сих пор ничего дельного и не появилось. Так что нет у нас никакого плана — вот и не можем ни о чём договориться.
— Понятно… А у нас по-другому. Каждый думает своей головой, слушает, что говорят другие, и вот так приходим к общему разумному решению.
— Это в идеале так… — на автомате возразил Лунатик — и осёкся, сообразив, что лучше ни на чём не настаивать, коли настолько запутался.
Внук подождал немного, ничего не дождался — и сказал уверенно:
— А у нас и в жизни так.
И Лунатик вдруг поверил. В основном потому, что ощущение дежавю всё сильнее. Он здесь был! Был в мире, где люди так свободно и разумно разрешают любые разногласия. Но когда? Во сне, что ли? Вроде нет…
Он спросил:
— Значит, вы можете при необходимости любой вопрос решить на референдуме, причём разумно?
— Да, любой.
— И охоту запретить ты тоже надеешься референдумом?
— Конечно.
— И получится?
— Сейчас — нет. А когда мы вырастем — там видно будет.
— Ваше поколение? Но ты же говоришь, что и твои сверстники тебя насчёт охоты не поддерживают.
Внук нахмурился — тут уязвимое место его мечты. Лунатику даже показалось, что эта сказка о мире, в котором не убивают животных, отлетела от её поборника в сторону, словно живое существо, испуганная жар-птица.
И дежавю сгустилось — Лунатику кажется, что с ним самим было подобное — от него тоже когда-то давно сбежала в страхе любимая сказка. Нет, там было не в пример хуже. От Внука его сказка по-настоящему не убежит (по крайней мере сейчас); скорее, просто отошла пока ненадолго, не желая слушать скептика. А вот Лунатика его сказка когда-то покинула совсем. Да, какая-то из его детский фантазий, это точно. Но какая? Их же было великое множество — причём эта явно из числа основательно забытых.
А параллельно ещё что-то вертится в памяти — только уже недавнее; вот за него и следует ухватиться для начала. «Испуганная сказка… Что-то знакомое — но что?»
IV
«Вот оно: самое главное — сказку не спугнуть…»
Вспомнился виденный в Интернете ролик, где на отрывки из фильма «Алые паруса» наложена песня «Маленький принц». Вернее, вспомнился момент, когда Ассоль, ещё ребёнок, собирается отправить в плавание по ручью кораблик с алыми парусами, а за кадром звучат слова «Самое главное — сказку не спугнуть…»
Вся Каперна всячески стращала ту сказку, но так и не спугнула — и однажды замерла в шоке, узрев алые паруса наяву. Сказка победила, став былью. Однако не стала бы, не сбудься прежде другая сказка — о том, как самый что ни на есть сухопутный мальчик, растущий в тепличных условиях, превратится в настоящего морского волка, капитана, да ещё и не огрубев при этом, оставшись таким же романтиком, каким был в детстве.
Эта вторая сказка Лунатику ближе и понятнее — сотворение чуда притягивает его куда сильнее, чем ожидание чуда. И, подумав сейчас о ней, он наконец вспомнил и свою забытую главную сказку.
Сборище его смешных детских фантазий вдруг расступилось, как собравшаяся поглазеть на алые паруса толпа жителей Каперны расступилась при появлении виновницы этого чуда. И Лунатик увидел, как к нему идёт та фантазия, которая казалась потом, пожалуй, самой смешной и потому была затолкана куда-то совсем далеко. Фантазия, можно сказать, фоновая — она присутствовала во многих других мечтах в качестве фона, поддержки. Суть её в том, что люди способны обо всём договариваться мирно и разумно, исходя из общего блага. Иначе говоря, тогда жизнь виделась Лунатику такой, какова она в Завтрашней России. Конечно, отнюдь не во всём, но хотя бы в главном — в способности людей сообща разумно вершить свои дела.
Вот когда он бывал в Завтрашней России — летал сюда на крыльях мечты… пока сказку не спугнули.
Получается, тогда не знающий жизни ребёнок предвидел будущее, а значит, шёл в живую сторону света — хоть и петляя. Но путь пересекла утоптанная тропа — ну прямо как та, что завернула Митрофана в мёртвую сторону. А что такое тропа поперёк жизненного пути? Некое укоренившееся общее мнение, воспринимаемое как аксиома. В данном случае — убеждённость в том, что сообща разумно вершить свои дела невозможно — все только переругаются и передерутся, так что действовать согласованно возможно лишь по указанию начальства или, в лучшем случае, согласно государственной идеологии.
Взрослея, присматриваясь к людям и оценивая жизнь всё реалистичнее, Лунатик постепенно пришёл к выводу, что это общепринятое мнение, увы, обоснованно. Можно сказать, свернул на ту тропу, в данном смысле стал как все. И не надеялся больше, что народ сумеет сам всё разумно решать, а искал единомышленников, вместе с которыми можно вести за собой неразумные массы. Естественно, сообществу единомышленников для успеха нужна верная идеология — а куда завели Лунатика её поиски, уже говорилось — тоже в мёртвую сторону света.
А его отвергнутая и перепуганная главная сказка забилась в такие дремучие дебри надсознания, что разглядеть её вновь он сумел не раньше, чем в самом деле оказался в Завтрашней России.
Вот какие мысли пронеслись сейчас в голове Лунатика — правда, в гораздо менее упорядоченном виде, чем они тут изложены, однако суть ему стала вполне ясна.
А Внук молчал. То ли не находил ответа, то ли просто замкнулся, решив, что ни к чему говорить о своей мечте с таким приземлённым человеком. Однако Лунатик уже не чувствовал себя приземлённым — он хотел вернуть свою сказку, а не пугать чужую. Он вспомнил, что сказал дочке Лонгрен, впервые услышав про алые паруса, и обнадёжил Внука:
— Конечно, твои сверстники с возрастом вполне могут тоже понять, что убивать животных нельзя. Тогда и будет так, как ты говоришь.
— Будет, — просиял Внук. Его доверие к Лунатику вмиг вернулось, а с доверием вернулся и интерес к тому, чего хочет этот странный человек из параллельного пространства. Внук спросил:
— А сейчас вы что собираетесь делать?
Лунатик хотел начать с того, что у него тоже была подобная сказка, но передумал: называть сказку сказкой тут неуместно. А потому выразился иначе:
— У меня в твоём возрасте была мечта — не совсем такая, как у тебя, но чем-то похожая. И убежала. Напугали её очень — и я не смог её удержать… да что там скрывать, она потом и меня самого уже боялась. Вот и думаю теперь, как её вернуть.
— Да, плохо, — понимающе кивнул Внук. — И вы не знаете, где она сейчас?
— Вроде уже знаю. Но ведь двадцать лет прошло, я стал другим, и как мы с ней теперь поймём друг друга — большой вопрос.
Но поиск ответа на этот вопрос — тема уже для другого рассказа.