Сталин

    Поскольку мировая революция покамест всё равно нереальна, то желательно более-менее урегулировать отношения с внешним миром — а тут очень непросто.
    Конечно, врагов у России хватало даже и независимо от того, коммунисты в ней правят или нет. Но разумная внешняя политика уменьшает число и активность врагов, а неразумная увеличивает. Красный Жругр не виноват в тех сложностях, которые достались ему от прошлого, но виноват в том, что изрядно их умножил, грозясь устроить мировую революцию.
    Жругр мыслит Советский Союз как потенциально всемирное государство. И верит, что настроения за рубежом будут меняться в его пользу. То, что причина победы русской революции кроется в особенностях самого русского народа, — за пределами сознания марксистского уицраора. Он мнит, что всё дело в экономических предпосылках — просто у нас они сложились раньше, а в других странах дозреют несколько позже, — и тогда мировая революция неизбежна. 
    — И не спорь с ним насчёт этого, — наставлял Яросвет Навну. — Пусть занимается ускоренным развитием России, чтобы она была готова возглавить мировую революцию, когда для той созреют предпосылки. Мы ведь знаем, что они никогда не созреют. Чем меньше будешь ссориться со Жругром, тем быстрее оторвём его от Гагтунгра.
    Навна приняла указания демиурга к сведению.
    — Получше готовься к мировой революции, получше, — советовала она Жругру. — Гагтунгр хитрый, он хочет, чтобы ты угробил Россию и себя, тратя все силы на мировую революцию, а настоящим глобархом станет какой-нибудь германский или американский уицраор. У них опора куда прочнее, вон какая там экономика.
    Напоминания о мощи экономики западных стран (а напоминала Навна неустанно, весьма изобретательно изыскивая поводы для того) этого Жругра очень впечатляли, и он твёрдо решил — сначала индустриализация, а уж потом мировая революция. Жругр нацелился на строительство социализма в одной стране.

    Светломир, однако, этому противится, следуя общему настрою либератеров. Вокруг данного вопроса и раскручивается борьба между Светломиром и Жругром за первенство. Она обострилась во время болезни Ленина и тем более после его смерти. Ведь Ленин был живым воплощением компромисса между красным Жругром и Светломиром; теперь компромисс этот утратил прежнюю значимость, а без Ленина и вовсе не мог сохраняться. Ныне Светломир желает повернуть всё по-своему, Жругр — по-своему.
    Первому большевистский порядок видится так: на самом верху он, Светломир (а рядом прочие либератеры), под ним — Жругр, под тем — Русомир. Иначе говоря: наверху партия — именно как сообщество единомышленников, путём товарищеских дискуссий (в своей среде и с заграничными коммунистами) определяющая путь к коммунизму, а государство должно вести (даже силком тащить, если упирается) этой стезёй народ. Репрессивный аппарат в такой схеме нацелен исключительно вниз, на несознательные массы, оставляя сознательную партию вне зоны своего действия. Словом, Светломир лелеет примерно те же мечты, что и Либератер 130 лет назад, — и столь же несбыточные.
    Жругр намерен сдвинуть ситуацию в противоположную сторону. Любого уицраора бесит ситуация, когда люди, сосредоточившие в своих руках всю власть, то есть посредники между ним и народом, не особо перед ним трепещут и могут безнаказанно переиначивать его указания. Какие ещё свободные дискуссии между людьми, наиболее приближёнными к уицраору? Он может разве что временно терпеть такое, лязгая зубами, но всё равно будет изыскивать возможности прочно подчинить правящий слой, превратить его из дискуссионного клуба в жёсткую властную вертикаль. Жругр стремится подняться над Светломиром, а его зарубежных собратьев вовсе оттереть от русских дел. Инструмент для такого переформатирования партии уже выкован и закаляется — укрепляющийся партийный аппарат, который срастается с госаппаратом в двуединое орудие уицраора.
    Уже примерно в 1926 году налицо победа Жругра, земных приверженцев которого возглавляет Сталин. Если Ленин управлял партией прежде всего за счёт своего авторитета, то для Сталина такое невозможно, он может взять партию в руки не иначе как силой власти, заставить всех подчиняться ему просто потому, что он — посредник между Жругром и людьми.

    Торжество идеи строительства социализма в одной стране одновременно означало победу Жругра над Светломиром и либератерами. Внутрипартийные споры о дальнейшей стратегии с этого времени заметно затухают. Это для Светломира — самое худшее. Видя, что свободное обсуждение путей к светлому будущему начинает восприниматься как нечто ненормальное, подрывающее единство партии, Светломир попросту задыхается. Пока, правда, свободу прений не совсем ещё перекрыли, и он надеется использовать её остатки для того, чтобы переломить в свою пользу настроения в партии и подчинить-таки уицраора. Но щупальца Жругра сжимают Светломира всё туже. Крупных репрессий внутри партии пока нет, но уже ощущается их возможность — что исподволь меняет атмосферу. Светломир чувствует себя как Либератер в преддверии термидора. Правда, различий много, но ощущение щупалец уицраора на горле в обоих случаях одинаково. 
    Светломир отчасти продолжает держаться за Жругра, а отчасти задумывается над альтернативой, возможно — не марксистской (тем более что безусловным марксистом он не был даже в первой половине двадцатых — либератеры вообще не любят безоглядно привязываться к какой бы то ни было теории). Разброс мнений среди его сторонников нарастает: от немедленной мировой революции до отказа от марксизма, поиска принципиально иных путей к светлому будущему.

    «Гренада» Светлова — воистину крик души терпящего крах Светломира, который сейчас сам был похож на того убитого бойца, чью потерю отряд не заметил. Светломир выдавливался в тень по мере того, как народ и партия лучше вникали в новые реалии и осознавали, что путь к счастью лежит отнюдь не через махание шашкой в Испании, Индии или ещё где-то.